Светлана Нергина: Монета встанет на ребро

– Стоп! Но если призрака никогда не было, если Льеттиа не жила на белом свете, то почему тогда, чтобы снять проклятие Змия, ты ее прощала? Зачем, если она – просто плод больного воображения?!

– Затем, что Авалору никто и никогда не проклинал, – веско обронила ведьма.

– Что?! Тогда с какой это, интересно, радости, ары умирают к тридцати годам? По собственному почину?!

– Почти, – кивнула ведьма и невозмутимо продолжила: – Никакой Змий Авалору, разумеется, не проклинал. Кому это надо?

– Так, хорошо. – Виттар принял уже привычный для ведьмы вид Арлиррига и уселся перед ней на табурет. «Эх, да тут без поллитры не разберешься!» – тоскливо пронеслось в голове. – Отложим в сторону все эти религии. Легенды и сказки. Почему вообще на Авалору не поступает энергия?

– Потому что вельды верят в то, что она не должна поступать. Понимаешь, человека, втемяшившего себе в голову какую-нибудь дурь, не переспоришь. Можно только пойти ему навстречу, как и сделали Храмы. Не хотите энергии? Не будет вам ее!

– И что теперь делать?

Ведьма рассыпчато рассмеялась, отставляя в сторону пустую чашку:

– Повторяетесь, молодой человек! С этого мы и начинали. Нужно заставить всех вельдов поверить, что Льеттиа прощена и Авалора вышла из-под опалы Змия.

– Для этого и нужно раззвонить всем «окончание» легенды?

– Браво, юноша! Ура! Неужели и до тебя дошло?!

Виттар расхохотался, шутливо стукнув ее кулаком по плечу.

– Ах так?! – возмутилась ведьма. – Злые вы! Уйду я от вас!

Вельд мгновенно посерьезнел, но постарался как можно беспечней спросить:

– Кстати, а что теперь собираешься делать ты?

Иньярра едва слышно вздохнула и преувеличенно бодро пожала плечами:

– А мне отсюда лучше уехать. Когда вельдам разнесут благую весть, бедной ринде будет некуда спрятаться от навязчивой благодарности. Это мы уже проходили на «Лирте». Между прочим, как там пираты? Скоро им можно будет отбыть по своим делам?

– Дня через два. Выпивка в окрестных корчмах уже кончилась, так что бедные люди мучаются бездельем.

– Два дня? Это много. Значит, придется телепортировать. Извинишься за меня перед Фрелем? Скажи, что я его потом сама найду.

– Непременно. А ты-то куда пойдешь?

Ведьма неопределенно качнула головой:

– Сначала – на любую ближайшую Ветку. А потом – исправлять свою, а заодно и чужую ошибку.

Виттар осторожно взял ее за руку, переплел свои пальцы с тонкими ведьминскими, искательно заглянул в глаза:

– Значит, мы с тобой прощаемся?

Ведьма глубоко вздохнула и резко, не жалея ни себя, ни его, припечатала:

– Значит, прощаемся.

Вы знаете, что это такое – уходить? Обрывать поток глухих причитаний и так и не пролитых слез резким: «Не драматизируй! Можно подумать, ты не сможешь сюда вернуться!» – и безжалостно разрывать едва сплетенную цепочку взглядов? Нет? Тогда я вам, наверное, завидую…

Потому что каждый уход – это маленькая смерть. Смерть крохотного кусочка бытия, последняя строка очередной дописанной страницы книги Жизни. Наверное, поэтому странники и не боятся смерти: мы пережили ее сотни раз, так разве это страшно: еще раз – последний – уйти?

«Но ведь тогда ты уходишь навсегда!» – возразите вы. Ах, уважаемые, поверьте: откуда бы я ни уходила, я неизменно ухожу навсегда. Что толку обманывать себя? Лучше отточить это умение на ближних своих. Я никогда не смогу вернуться на раз облюбованную Ветку. Хотя бы потому, что к моему возвращению она уже успеет неузнаваемо измениться, и я приду в другое место…

Мне не войти в одну и ту же реку дважды. Да и зачем? Зачем тебе это, ведьма? За восемьдесят лет уже давным-давно пора было привыкнуть, накинуть на плечи Мантию Безразличия, спрятать лицо в тени глубокого капюшона и превратить прощание в пустую формальность.

А не рвать каждый раз, словно первый, душу на части, оставляя по кусочку в каждом покинутом месте. Ведь рано или поздно окажется, что тебе больше нечего оставить – и странница умрет захлебывающимся воплем души, не сумев еще раз сказать:

– Прощай!

Рано или поздно…

Чтобы не разочаровываться – не нужно очаровываться…

Давно пора выжечь это на лбу и прекратить топтаться по одним и тем же граблям. Ну и что, что с промежутком в три года – все равно ведь я на них уже наступала! Что ж, видимо, недостаточно сильно треснули, раз не запомнила… Значит, так мне и надо.

Уже ни слез, ни упреков, ни себяжаления… Нет. Просто какое-то стеклянное отупение, неподвижное ощущение того, что нечто умирает внутри. Жизненно важное? Нет, увольте. Смертельно необходимое? И снова нет.