Марина Дяченко - Пещера

Павла напряглась. Ей очень не хотелось огорчать Тритана, но…

– Я… извините, что так получилось, но я вообще больше не хочу… Тут работать. У меня своей работы по горло… Времени нет совсем, да и вообще…

Тритан вскинул свои зеленые глаза – округлившиеся от удивления и обиды. Хотел что-то сказать – но опустил голову, так и не проговорив ни слова.

– Мне очень жаль, – сказала Павла дрогнувшим голосом. И обозлилась на себя – надо же, как быстро забылись зубоврачебное кресло, сенсоры-присоски и бесконечные дурацкие вопросы. Ей, видите ли, неприятно огорчение этого Тритана. Которого она видит, между прочим, первый раз в жизни.

Тритан рассеянно провел ладонью по своим коротким темным волосам:

– Павла… У меня к вам будет совершенно личная просьба. Выслушаете?

Она нервно расстегнула замок на сумочке – и защелкнула его снова.

– Я попрошу вас поработать… Еще хоть один сеанс. Не с Борком. Со мной.

Ресторанчик «Ночь» утопал в свечах.

В глубоком подвале не было ни единого окна и ни единой лампочки. Свечи лепились к стенам, каждый столик снабжен был парой канделябров, Павле страшно было подумать, сколько возни со всем этим горящим и оплывающим хозяйством – но зато ресторанчик имел собственное исключительное лицо.

– Что мне нравится, Павла, так это возможность свободно обращаться со временем суток. Посидел среди ночи – выходишь в день или вечер…

– А, извините, который час?

– Полседьмого. Вы спешите?

– Нет…

Павла была совершенно свободна до десяти вечера, времени встречи с Ковичем, и потому предложение Тритана «перекусить» оказалось ей как нельзя более кстати.

– Так вот… Вы себе не представляете, какие потрясающие механизмы соединяют нас-дневных с нами-в-Пещере… Не прямолинейные. Не однозначные, не всегда явные. Это интереснейшая структура, Павла, я могу говорить об этом совершенно часами, но боюсь, что вам скучно или неприятно… А?..

– Нет, – сказала Павла тихо.

Собственно, Тритан был первым в ее жизни человеком, с которым она могла говорить о Пещере, не мучаясь при этом неловкостью либо откровенным стыдом. Она тщетно пыталась понять, почему так получается; возможно, причиной полная естественность Тритана. Естественность и легкость, этот человек полностью открыт и не испытывает от этого стеснения, он легкий – и с ним легко…

– Тритан, а можно мне шоколада со сливками?..

Ну с каким другим мужчиной, ни с того ни с сего приведшим ее в ресторан, она решилась бы на такую невинную непосредственность?!

И кому другому рассказала бы за один вечер столько, сколько даже ближайшие приятели о ней не знали?

Что было, когда пятнадцать лет назад погибли родители. И что это за человек в Павлиной жизни – Стефана…

Тритан качнул подсвечником, подзывая официанта; на скатерть посыпался дождь из цветных восковых капель.

– Шоколада со сливками? Сколько порций?

Какой у него странный взгляд. Сочетающий несочетаемое.

– Может, теперь вы хотите меня о чем-нибудь спросить, а, Павла? Спрашивайте. О чем угодно.

О чем угодно…

О его семье? О его жизни?..

Она перевела дыхание. Он терпеливо ждал.

– Тритан, – сказала она шепотом, глядя, как сложно переплетаются в вазочке коричневые струи жидкого шоколада и белые потоки сливок. – Я такая невезучая в жизни, потому что везучая в Пещере? Да?..

– А кто вам сказал, что вы невезучая?..

Тритан неторопливо помешивал кофе, Павла невольно улыбнулась. Неужели того, что она о себе рассказала, недостаточно, чтобы это понять?..

– Тритан… Я… Я надеюсь, ТОТ больше не станет… ну…

– Не станет, – ответил он серьезно. – Все будет совершенно в порядке.

Павла ощутила жгучее желание рассказать Тритану про встречу с режиссером Ковичем.

Про то, что они друг друга УЗНАЛИ.

И еле удержалась. И решила обязательно признаться – только в другой раз.

В половине десятого шикарная машина подвезла Павлу к служебному входу в театр Психологической Драмы. Подвезла и уехала – идти на встречу с Ковичем было рано, и потому Павла неспешно прогулялась вдоль фасада, рассматривая рекламные щиты и поочередно уничтожая конфеты, которыми угостил ее новый знакомый. Тритан…

Она бродила под фонарями и рассеяно улыбалась. И, вспоминая журналиста Дода Дарнеца, втянувшего ее во всю эту историю, не испытывала прежнего раздражения.

Потом ее мысли обрели иное направление; с огромных фотографий на нее смотрели персонажи всех спектаклей театра – большая их часть поставлена была самом Ковичем, а меньшая – очередными режиссерами, его придворными, выкормышами, похожими на шефа, как две капли воды, только эти дочерние капли были помельче и помутнее… Сегодня был один из второстепенных спектаклей, «Коровка», лирическая комедия, и Павла без труда нашла ее рекламный плакат; фотографий из «Девочки и воронов» не было нигде. Спектакль снят со сцены года четыре назад – Павла вспомнила, как когда-то, давным-давно, она часами простаивала перед щитом с афишей, она и сейчас помнит место, где та висела – там, где сейчас пестреет реклама «Железных белок»…