Марина Дяченко - Пещера

– Тритана Тодина уже вылечили, – сказал Раман глухо.

Некоторое время обладатель круглых очков удивленно смотрел на него, подняв брови, потом за стеклами очков появилось понимание:

– А… Да. Бедная девочка. Я забыл, что Тритан был ее мужем… Кажется, всего как месяц или два. Бедняга… Поддержите ее, Раман.

Сидящий за столом человек говорил так искренне, что Кович на секунду растерялся: притворяется? Нет? Не знает? Второй сокоординатор – НЕ ЗНАЕТ?!

– Вы что, не знаете обстоятельства гибели Тодина? – спросил он напрямую, возможно, слишком грубо, но очень уж он был потрясен.

– Сон его был глубок, и смерть пришла естественно, – нехотя пробормотал сокоординатор. – Все мы смертны… Но всегда берет оторопь, когда молодой еще, внешне здоровый… вы знаете, что у Тритана были… проблемы с формулой крови? Не знаете… и я не знал, до сегодняшнего дня. Так что… бедная Павла, если она вообразила себе, что гибель Тритана связана с… Бедная Павла, все что я могу сказать. Раман, вы как взрослый, все-таки, человек… Подумайте о моих словах. И помогите Павле… Я хотел бы встречаться с вами только на премьерах, а не в кабинете психиатра… Прощайте.

Некоторое время Раман стоял под дождем, пытаясь собраться с мыслями.

Обладатель круглых очков несильно, даже бережно подтолкнул землю у Ковича под ногами – и она, эта земля, готова была выскользнуть, лишив Рамана твердой опоры.

А что, если круглоголовый за столом в чем-нибудь, хоть на крупицу, прав?!

Но Павла не была больной, сказал его внутренний голос, на этот раз не такой трезвый и не такой уверенный. Тритан…

Тритан. Воспоминание о человеке, стоящем в дверях, спиной заслоняющем тусклый свет из кухни, говорящем, в кои-то веки, правду – воспоминание о последних словах Тритана разом прогнало наваждение. На смену ему пришел страх – страх перед властью круглоголового и ощущение полнейшей безысходности…

Он простоял бы до вечера, прислонившись плечем к стене, глядя на пузыри в кипящих под дождем лужах; единственная мысль, способная сдвинуть его с места, пришла спустя полчаса такого бессмысленного стояния.

Как там Павла?!

«Возможно, ее снова придется госпитализировать»…

Он вскочил в такси.

Серой машины перед подъездом не было.

Не дожидаясь лифта, он кинулся по лестнице – но уже на втором этаже сник, схватившись за сердце.

Дверь его квартиры была заперта. Чего не бывало практически никогда; он испугался и заколотил в нее руками и ногами, забыв почему-то о звонке.

– Кто там?!

– Павла, – он задохнулся, – это я.

Скрип защелки. Павла стояла в прихожей, все так же кутаясь в Тританову куртку:

– Они… поднимались. Звали… Но я нашла защелку. Они постояли и ушли… Я боялась.

– Машины нет…

– Я видела… Раман… Неужели они… настолько оскотинели, что могут что-то сделать со мной… насильно?!

Раман хотел сказать, что в дневном мире никакого насилия и не требуется. Охраняющая глава достаточно терпелива, чтобы подождать еще двое суток…

Но он не стал этого говорить.

Эта ее Стефана обрывала телефон, собиралась немедленно приезжать, забирать Павлу домой; у Рамана не было сил говорить с ней, исполненной сестринского долга, деятельной, громогласной, авторитетной, безмерно сочувствующей. Как ни странно, подействовал ровный, суховатый голосок Павлы:

– Ничего не надо, Стеф. Все в порядке… Я сказала: за мной присмотрят. Не бери в голову, я далеко не одна. А? Да, наверное, завтра… А вот так, не знаю. Да… Стеф. Оставь меня в покое.

Сестра перезвонила еще раз или два – а потом действительно успокоилась. Может быть, обиделась. А может быть, авторитетно решила, что так для Павлы будет лучше.

В сумерках Раман включил свет во всем доме, телевизор, магнитофон и сувенирный вертящийся фонарик. Чем больше света и музыки было вокруг, тем сильнее ему хотелось спать. Вернее не спать даже – просто забыться, уткнувшись носом в диванный валик. Не думать. Не быть.

– Вы ложитесь, – в сотый раз повторила Павла. – А мне совсем не хочется спать…

Стимулятор лежал наготове. Павла утверждала, что надобность в нем появится только утром.

Но он не ложился. Он боялся оставить ее – и еще боялся тех слов Тритана Тодина о «сааге семь тысяч прим»… Или какой-то другой номер, не важно, может быть именно сейчас кто-то в круглых очках отдает приказ неведомому черному егерю…

Бред. Чистый бред, думал Кович, самое время провести месяц в горах под наблюдением опытного доктора…