Дмитрий Емец - Третий всадник мрака

– Значит, когда камни соприкасаются, меня не увидит ни один страж? – спросила Ирка, когда все крупные слова наконец соединились у нее в создании. – И что мне теперь делать?

«НАЙДИ не спеши, а то успеешь ГОРБУНА склепы под персики и яблоки новые продаю ЛИГУЛА!»

– Зачем? Кто этот Лигул? – не поняла Ирка.

Текст зарябил.

«СЛОН играть на барабане волшебными палочками строго воспрещается НЕ БОИТСЯ девушка, тут вам не забегаловка какая-нибудь! Руками есть нельзя! Трезубец и ятаган что, просто так положили? ТИГРА, НО СТРАШИТСЯ прошу считать Лысую Гору условно стриженой ЗМЕИ»,– всплыли слова.

– Ну хорошо… Сама разберусь… – вздохнула Ирка. – А как я найду Лигула?

«СЛЕДУЙ совесть оптом и в розницу спросить Иудушку Головлева ЗА СОЛНЕЧНОЙ плевки ядом снайперские курсы оплата по результату ПТИЦЕЙ… Ишь, умные какие! Нечего мне свою голову на колени ложить! Положут, а сами уйдут! Хучь бы не кусалась! А то палец отгрызет – поди заговори!»

Едва Ирка прочитала последнее указание, как газета в ее руках вспыхнула. Она едва успела отбросить пылающий лист, упавший на крышу 1-го гума уже пеплом. Рассыпавшись, пепел на миг сложился в слово, прежде чем налетевший ветер смешал его и унес с крыши. Слово это было:

«УСПЕЙ!»

– Слушай, Антигон! Подозрительная какая-то была газетка! – сказала Ирка задумчиво.

– Антигон не ошибся! Мерзкая противная хозяйка увидит свет даже там, где другие увидят лишь тьму! – загадочно сказал потомок домового. – А теперь Антигон должен уходить!.. Кошмарная повелительница не простит его, если Антигон ушлепает?

– А почему ты уходишь? – спросила Ирка разочарованно.

Домовой взлохматил бакенбарды.

– Антигон любит солнце! Солнце доброе. Солнце выжигает ему глаза. Антигон едва дышит. Антигон ненавидит ночь. Что хорошего ночью? Ночью он отлично видит и слышит. Ночью его не клонит в сон… Он вернется ночью… Хозяйка не пнет его на прощание? Она так замечательно мучила его на крыше! Прежняя хозяйка так не заботилась об Антигоне!

Ирка присела, обняла домового и погладила его по голове. Сын кикиморы мгновенно оттаял. Он повернулся на пятках и исчез так же мгновенно, как и в прошлый раз.

«А я-то думаю, чего у него глаза слезятся! Он же ночной, а я его утром да еще на крышу вытащила! Чуть не убила!» – подумала Ирка со стыдом, пообещав больше не повторять своей ошибки.

Она подошла к краю. Посмотрела вниз и прикинула, что будет, если она сейчас спрыгнет с крыши. Трансформация в лебедя далеко не мгновенна. Значит, превратиться в полете она не успеет и шмякнется прямо среди абитуриентов, которые как раз надели чистые белые рубашечки, отправляясь на вступительное сочинение.

Бррр… Ну что за мысли лезут в голову? Мусор какой-то, дребедень! Разве такие мысли должны быть у настоящей валькирии? У валькирии они должны быть четкие, ясные и определенные. Каждая мысль – поэма цельности и совершенства. Эх, не стоило ей тогда вместо пустого и прекрасного бокала представлять немытый стакан из-под томатного сока. Вот и стала неправильной валькирией.

Что-то заставило Ирку поднять голову и посмотреть на солнце. Посмотреть не щурясь, не заслоняя глаз, не опасаясь убийственно яркого сияния – спокойно и уверенно, с сознанием своего права, как это умеют делать только создания света. Не так, как это делают создания мрака, которые, страшась солнца, смотрят на него с ненавистью и вызовом и потом долго слезятся их глаза, увидевшие то, что чужеродно им и опасно.

Долго, очень долго смотрела Ирка на солнце и ощущала, как его лучи ласкают ее нагрудник и наполняют силой ее существо. Наконец, насытившись солнцем, как насыщаются самым вкусным кушаньем, она хотела отвести глаза, но тут почудилось ей, что от солнца отделилась некая часть и сгустилась в огненную птицу.

Скользя по солнечному лучу, птица оказалась рядом и замерла в воздухе недалеко от Ирки. Она была не крупнее воробья. Растрепанная. Драчливая на вид. С перьями из языков желтоватого пламени. С крыльями, плескавшими по воздуху так часто, что вся птица сливалась в одну огненную вспышку. Птица подлетела ближе и нетерпеливо заметалась как челнок, издав при этом звук, который сошел бы за чириканье, не будь он так осязаемо горяч. Покрытие крыши начало плавиться.

Сообразив, что ее торопят, причем недвусмысленно, Ирка начала превращаться в лебедя. Вскоре большая белая птица отделилась от крыши и заспешила за пылающей и радостной горстью солнца. Огненная птица торопилась. Полет ее не был ровным и напоминал острые росчерки пера. Она то спускалась вниз, к самым домам, но вновь, как мячик на резинке, подскакивала вверх. Лебедю стоило немалых усилий не отстать. Проносились серые бока и блестящие спины домов. Реки проспектов поблескивали серебристой чешуей машин. Грустно зеленели куцые скверики, напоминавшие клочья волос в ушах у потомственного водопроводчика. Остро вспыхивало солнце в мансардах.