Дмитрий Емец - Третий всадник мрака

– Вот и я о том же! И замуж не взяли и из танка стрельнуть не дали!.. Сплошные разочарования! – посочувствовал Эдя. – Ну ладно, так и быть. Пошли к твоему поэту. Авось подпишет мне какую-нибудь книжечку.

Вскоре Зозо и ее братец, облачившийся по этому случаю в легкий летний костюм, но наотрез отказавшийся надевать галстук, уже проталкивались между припаркованных у входа в ЦДЛ машин. Показав заторможенному охраннику пригласительные, они поднялись по лестнице и направились в зал. Творческий вечер уже закончился. Гости вольной толпой сгрудились у столов и оживленно разговаривали. Многоопытный Эдя быстро произвел инспекцию угощений и разочаровался. Кроме бутербродов и газированной воды – в немереном, правда, количестве – на столе помещался один только печальный салат из огурцов и петрушки.

Правда, несколько гостей уже таинственно булькали чем-то в углу, но Эдю это не привлекло. Он был гурман и ценил встречи не столько в смысле «буль-буль», сколько в смысле «ням-ням» и «ля-ля».

Тут же прохаживался вездесущий Вольф Кактусов. Увидев вошедшего в зал Хаврона, Вольф смутно забеспокоился, подбежал к нему и мнительно проблеял:

– Простите, я вас раньше видел? Не видел?.. В самом деле, не видел?.. А-а, ну ладно! Вы часом не критик? Нет? Статей тоже не пишете?..

Убедившись, что Эдя не конкурент, Кактусов успокоился и, утратив к Хаврону интерес, величественно удалился.

Зозо, не ожидавшая, что здесь будет такое скопление публики, растерянно остановилась у входа. Кто-то, подойдя сзади, обнял ее за талию. Она оглянулась и едва узнала в элегантной даме со впалыми щеками и очень коротким высветленным ежиком волос свою подругу Викторию, жену художника Игоря Хмарыбы. Виктория была в светлом габардиновом пончо, повторявшем спереди и на спине рисунок червонной дамы, и переливающихся брюках с разрезом ниже колена. На груди у нее трубили нанизанные на кожаный шнурок индийские слоны из красного дерева.

Вместе со своими деревянными слонами Виктория не пропускала ни одного мало-мальски заметного культурного мероприятия. Она знала всех. Ее все знали.

– Опаздываешь, дуся! Пойдем я тебе всё покажу, – тоном хозяйки сказала Виктория, клюя губами воздух у щеки подруги.

Зозо думала, что Виктория будет представлять ей поэта, но ничего подобного. Она ограничилась тем, что издали помахала ему рукой и велела Зозо сделать то же самое.

– Как его фамилия? – шепнула застенчиво подруге Зозо.

– Как? Ты не знаешь? Лев Овалов! Поэт, прозаик, художник, по совместительству гений. Лобзиком, говорят, еще выпиливает. Недавно дописал «Курочку Рябу».

– Разве она не народная?

– Ну милая моя! Сразу видно, что в литературе ты ни бум-бум. Народная значит ничья… Да не оглядывайся ты! Не волнуйся, он нас не слышит. В нем бурлит вдохновение.

И в самом деле, Лев Овалов смотрел не столько на Зозо, сколько сквозь нее. Он булькал газированной водой и искал основополагающую идею в сказке «Колобок».

– Бабушку не слушал – раз! Зайцу нахамил – два! Медведю нахамил – три! Это, заметьте, уже нагнетание! И в финале попался лисе! И та его ам, бам, бац! Сожрала, понимаете, за милую душу! Это же притча! Вот что натолкнуло меня на создание мистерии с трансформированным сюжетом «Кол и Бок»! Колобок бьет лису колом в бок – это же находка, а? – вскрикивал он, обращаясь к двум пожилым дамам, завитым как барашки.

Дамы вежливо кивали, тряся кудряшками. Лев Овалов еще больше вдохновлялся и кричал на дам так яростно, словно колобка слопала не лиса, а эти две особы. Дамам было неуютно и хотелось улизнуть, но они стыдились мэтра и лишь кивали все жалобнее.

– Так-то, мать моя женщина! Имейте это в виду, ничтожные! Пушкин отличается от Пупкина всего одной буквой. Зато какой! – гремел Овалов, не имевший с великим поэтом вообще ни одной общей буквы.

Пока два бедных барашка отдувались, другие гости спокойно щипали огуречный салат, путаясь зубами в петрушке.

– А эти лентяи чего? Почему про колобка не слушают? – возмутилась Зозо.

– Что ты, дорогая, при чем тут колобок? Искусство надо любить исключительно ради его деятелей! Узнаешь? Знаменитый артист Гарольд Семипалатинский, мечта всех женщин и гроза мужчин, – нарочито громко сказала Виктория, и плешивый элегантный артист, имевший вид того коня, который не портит борозды, с интересом повернулся в их сторону.

– Чего ты так кричишь? Неловко, – пугливо прошептала Зозо.

– Кому неловко? Тебе неловко? Да брось, дуся, тут все свои! – отмахнулась Виктория.