Александр Зорич - Знак Разрушения

Ни Леворго, ни Элиену не потребовалось отдавать никаких особых указаний. Каждый из паттов был на своем месте и каждый знал, что ему надлежит делать. На каменных террасах, пятью десятилоктевыми уступами опоясывающих северный фасад дворца, появились сотни паттов. Каждый из них нес в руках прямоугольный плоский предмет.

Урайн – одна воля, вошедшая в без малого шестьсот тел, – напряг отнюдь не самое совершенное, передающее все многообразие красок лишь в оттенках серого, зрение кутах, чтобы понять, что это за штуки вынесли дерзкие посетители его вотчины.

Щиты? Предметы и впрямь похожи на харренские “башни”, но зачем к каждому из них приделана деревянная откидная Подпорка?

Не важно. Через несколько ничего не значащих мгновений он узнает это. Когти Хуммера вспорют любой щит, как таран боевой галеры вспарывает подгнившее брюхо толстого купеческого парусника.

Патты выстроились ровными рядами, в полном соответствии со вчерашней репетицией. Кутах прошли мимо красного камня. И тогда все патты разом повернули плоские предметы лицом к строю кутах.

На земле воссияло второе солнце.

Отразившись в четырех сотнях зеркал и напитавшись в их сияющих глубинах страшной колдовской мощью, в глаза кутах ударило жестокое светило Дня Судеб. В открытое, обнаженное сознание тысячеокого Урайна ворвался свет, который уже нельзя было назвать светом. Это был огненный ураган такой силы, какой не знал Лон-Меар со времен своего первого разрушения.

Урайн был ослеплен в одно мгновение, и вместе с ним ослепло все Воинство Хуммера. Ряды смешались, кутах сбились в одну нестройную кучу, роняя серповидные мечи, стремясь закрыть лишенные век глаза руками, но даже сквозь них, казалось, проникало всеиспепеляющее пламя.

Армия герверитов видела ярчайшую вспышку на юге.

– Хорошо властелин Урайн поучает этих болотных крыс, – с одобрением поговаривали солдаты.

Они даже не могли себе представить, что дела обстоят, мягко говоря, иначе. Болотные крысы преподнесли властелину Урайну страшный сюрприз.

Среди паттов царило ликование.

– Долгие лета Хранителю Диорха! – заорал молодой воин, которому поход в Лон-Меар стал казаться чем-то средним между охотой на медведя и веселой пирушкой.

– Долгие лета! – подхватили остальные. На башне были более сдержанны.

– Это еще не все, – сухо сказал Леворго. – Теперь слово за нами.

Рука Хранителя Диорха легла на плечо Элиена. Сын Тремгора удивленно посмотрел на Леворго.

– Пойдем вниз. Все увидишь сам.

Они спустились с башни, прошли по прорезающей террасы лестнице через ряды восхищенных паттов и оказались у самого подножия дворца, всего лишь в сотне шагов от слепых и беспомощных кутах. За спинами Леворго и Элиена продолжало сиять рукотворное солнце. Теперь сын Тремгора мог на собственной шкуре почувствовать печной жар, которым дышали колдовские зеркала. Здесь, внизу, можно было готовить баранину по-грютски.

– Надо выгрести мусор, – сообщил Леворго, ткнув пальцем в толпу кутах, сверкающих двойным светом: небесного солнца и солнца земного, рукотворного. – Дай мне свою руку, чтобы мое искусство соединилось с силами Звезднорожденного.

Элиен с некоторой опаской вверил свою ладонь власти крепких узловатых пальцев Леворго. Он не знал точно, что последует за этим. Однако сомневаться в том, что веселого будет мала, не приходилось. Впрочем, Бадалар, эверонот со странностями, наверное, нашел бы в этом самое что ни на есть веселье.

Несколько коротких колоколов все было по-прежнему. Но вот Элиен ощутил начало изменений. Его тело медленно растворялось в мировой истоме, как это уже было с ним когда-то на Хеофоре. Тогда он обратился громадным бронзовым воином, теперь же чувствовал, как дробится на множество частей, сохраняющих, однако, связь с тем сверхцелым, которое сейчас составляли он и Леворго.

Эти части были угловатыми и горячими, большими и малыми, хищноклювыми и драконокрылыми. Каждая из них обладала своей, не похожей на человеческую, долгой памятью, запечатлевшей гордость, боль и скорбь.

Некогда Они были пробуждены из небытия самим Лишенным Значений и служили источником великолепия и гармонии города Меар. Гордость.

После в Меар пришла великая война. Они изведали алмазные подковы конницы Хуммера, раскаленные добела лапы его стальных чудовищ, ярость хищного пламени, превратившего их искусно обработанные тела в оплывшие сталагмиты, в крошево, в пыль. Боль.