Ольга Громыко: О бедном Кощее замолвите слово

– А вдруг они не согласятся? – Не поверила Марфуша. Ох, и глупа же моя сестрица! Под стать Ивану-царевичу.

– Да мы их и спрашивать не станем. – Терпеливо объяснила я. – Под покровами венчальными подлога не заметят, а там поздно будет, развезут по теремам как миленькие.

Сестру долго уговаривать не надо! В детстве, помню, убежим с ней вместе в лес, найдем каких ни есть ягод, Марфуше только скажи – съедобные, так она, не задумавшись, до того ими укушается, что волхв потом только за голову хватается, царскому дитяти желудок прочищая.

На том и порешили.

Ночью, как челядь спать полегла, сбежались мы с Марфушей в одну комнату и давай хозяйничать при лучинах! Сделали из двух подвенечных платьев полтора да половинку – от Марфушиного нижние юбки отпороли, к моему подшили, чтобы пышнее казалось. Стала я в том платье толще Марфуши, а Марфуша в урезанном со мной сравнялась. Верх решили не трогать – все одно его под покровами не видать, а ростом мы ровные. Обменялись бусами, веночками. Едва до петухов успели. Помогли друг другу обрядиться, платья сзади застегнуть, покровы ровно приладить, чтобы чернавки поправлять не надумали, да и разошлись по опочивальням – Марфуша в мою, я – в Марфушину.

Только солнце ясное луч в окошко кинуло, набежали мамки-няньки, сестренки-подружки, давай причитать, как исстари заведено. А мы все молчим да отмахиваемся, близко к себе не подпускаем, дабы обман наш не раскрылся. Хорошо, никто не обижается, не настаивает. Все понимают: невесты и без того в волнении великом, не спалось им, горемычным, всю ночь одевались-прихорашивались, чтобы в срок к венцу поспеть.

Пока собирались, слух прошел: женихи приехали, ждут в тронной зале. Подружки заторопили – выходить пора! Так во мне все и перевернулось-захолонуло. Я, Василиса Прекрасная, да за Кощея Бессмертного замуж выхожу! Ужас-то какой! Потом вспомнила Ильюшину бороду, враз полегчало. У Кощея хоть мучиться недолго буду.

Свели меня вниз по лестнице, к зале тронной. В покрове щелка махонькая, прямо перед собой вижу, а ноги где-то там внизу остались, на каждой ступеньке спотыкаются, няньки-мамки охают, под ручки крепко держат.

Распахнулись двери створчатые, ступила я за порог несмело.

А гостей в терем набилось – зала только что по швам не трещит. Съехались отовсюду дальние родственники, сбежались ближние, батюшка заграничных послов пригласил, чтобы на приемах сэкономить, не проставляться отдельно. Все подружки мои да Марфушины тут как тут, челядь любопытная работу побросала – даже ключница, бабка столетняя, приковыляла на невест посмотреть. А чего там смотреть? Красный покров до пояса, ниже юбки сборчатые до самой земли, а за ними хвостом крысиным шлейф по полу волочится, пыль подметает.

Заиграли дудошники да гусляры, затянул венчальную двухдюжинный хор, кто-то меня в спину толкнул, и пошла я, одна-одинешенька, по дорожке ковровой, предо мной раскатанной. Гляжу – из двери напротив Марфуша выходит, ступает меленько. Дорожки в один угол сходятся, и стоит в том углу волхв с посохом вербным, омелой украшенным, книгу в руках держит ветхую, по коей еще мою прапрабабку венчали. По обе руки волхва женихи наши свежеиспеченные стоят. Муромец кафтан красный с золотом напялил, кочетом выступает, в баньке ради такого случая попарился: щечки разрумянились, кудри встопорщились, борода веником распушилась. А Кощей все в том же плаще, только рубаху сменил, позевывает украдкой.

Что там волхв говорил, я толком и не слушала. На Кощееву руку правую дивилась: покривленная она какая-то, иссохшая, и пальцы вроде с трудом гнутся. Кощей все ими в воздухе перебирал, разминал.

Тут шум в зале поутих, все почему-то на меня уставились. Батюшка вперед подался, Кощей глянул удивленно. Никак, пропустила что?

Волхв терпеливо повторил:

– …согласна ли ты, Марфа Еремеевна…

– Ыгы. – Невнятно пробурчала я, подражая Марфушиному басу, и скоренько ткнулась большим пальцем в подставленное Кощеем кольцо – на безымянном сестрин перстенек браслетом повиснет. Батюшка выдохнул облегченно, на спинку трона откинулся.

– …согласна ли ты, Василиса Еремеевна…

– Да!!! – Как можно тоньше пискнула Марфуша, кокетливо протягивая Муромцу мизинец.

– …во имя солнца и луны, неба и земли объявляю вас мужьями и женами! – Торжественно заключил волхв, со стуком опуская посох.

Гости заулыбались, зашушукались, царь пустил слезу. Мы с Марфушей повернулись к свежеиспеченным мужьям и одновременно откинули с лиц покровы.