Вера Камша - Зимний излом. Том 2. Яд минувшего. Ч.2

– Ты, – сказал гость, – ты…

Слово было знакомым и страшным, слово, но не голос и не лицо!

– Назва… Граф Гонт? – прошептала гоганни, сжимая свечу. – Я не ждала… вас… Но я… рада.

Глаза названного Удо были закрыты, он пришел без оружия и без камзола.

– Ты… – И огонек в руках Мэллит погас, но тьма не пришла. Или пришла, но не скрыла ночного гостя. Лицо названного Удо было спокойным и молодым, а волосы слиплись, словно он вышел из воды. Из зеленой, сонной воды, как и тот, другой…

– Что ищет блистательный? – Боль в груди заставила покачнуться и отступить. – То есть… Сударь, что вам угодно?

Первородный не открыл глаз и не улыбнулся, как улыбался в Сакаци. С тех пор случилось многое. Названный Удо потерял брата, оскорбил повелителя и был изгнан. Мэллит не изгоняли, она бежала сама…

– Ты можешь не звать, но я войду. Меня ведет не память тепла, а память холода.

Гость шагнул через порог, и вместе с ним шагнул свет, багряный, как на закате.

– Что хочет… – Губы не слушались, а шрам горел, словно в рану вернулся кинжал, и был он раскаленным. – Что…

– Ты – моя смерть, – сказал Удо, – и ты уйдешь со мной.

– Ничтожная Мэллит… не пойдет с… блистательным, – слова застревали в горле, голос стал чужим и хриплым, – нет… Не пойдет…

– Ничтожество! – По белому лицу пробежала тень. – Трусливое ничто… Вперед!

Она пошла, не могла не пойти. Так бредет на бойню овца, так плывет в пасть зме́я Киона лишенная воли рыба. В передней све́чи не горели, но Мэллит видела все: погасший камин, тяжелые сундуки, свернувшуюся клубочком Грету. Налетел сквозняк, красные отблески залили рубашку прислужницы кровью, девушка заметалась и застонала, но не проснулась.

– Мама! – выкрикнула спящая. – Ой… Мамочка!

Названный Удо поднял руку, прислужница повернулась на другой бок, облизнула губы и затихла, а они пошли дальше длинными, как ночь, коридорами. Гоганни хотела остановиться, броситься назад, запереть двери, но запоры не спасут… Нужно бежать туда, где не спят, где пляшет пламя и висят стерегущие первородных звезды. Они защитят ничтожную, но губы не разжимаются, а ноги спешат за названным Удо.

Нет ни тьмы, ни света. На стенах спит оружие, скалятся убитые звери, смотрят в ночь предки хозяев. Они знают все и не могут ничего… Впереди сверкнуло золото, негаданное тепло провело по лицу легким шелком, желтый отблеск заколыхался, разрастаясь в светящийся круг, что-то застучало ровно и сильно. Сердце! Два сердца и огонь! Стражи! Стражи в лиловом у лестницы, над ними горят факелы, их дыхание горячо, а глаза открыты…

– Помощи! Во имя Кабиохово, помощи! – Она кричит, кричит во весь голос, как никогда не кричала. Стражи смотрят друг на друга, их губы шевелятся, они говорят между собой, они не слышат, а названный Удо ступает на верхнюю ступень. Его спина прямее копья, он не говорит и не оглядывается. Мэллит, давясь криком, торопится следом, воины больше не говорят, один проводит ладонью по лбу, другой отворачивается и смотрит вверх. Его волосы треплет сквозняк, рыжее пламя пляшет, словно в печи, и вместе с ним пляшут тени, но у первородного Удо тени нет! Он мертв, он давно мертв! Его послал спящий в озере, чтобы ничтожная, увидев лицо друга, назвала имя…

– Помощи! – Ноги отсчитывают ступень за ступенью, они не могут остановиться, теплый свет уступает место красному сумраку, они уходят во тьму – предательница и не имеющий тени, но он пришел не за Мэллит. Он ищет свою смерть… Кабиох даровал убитым власть над убившими, а правнуки Его защитили названного Альдо – убийцу, лжеца, клятвопреступника! Как же ничтожная его любила и как теперь ненавидит и, погибая, спасает… Ставшая Залогом умрет, а погубивший ее и многих будет смеяться, пить, целовать красивых и лгать преданным…

– Блистательный ошибся! Мэллит не убивала нареченного Удо…

– Я не знаю Мэллит.

– Она пред тобой! Это я! Я не делала тебе зла… Только не тебе!

– Довольно лжи, Альдо Ракан. Она тебе не поможет.

– Ничтожная не Альдо! Нет!

– Замолчи!

Губы немеют, не слушаются… Во имя Огнеглазого Флоха, почему? Почему сейчас, а не раньше, когда она любила?! Уходя навсегда, она бы верила, что о ней плачут… Она была готова и в Ночь Расплаты, и до нее, а теперь не хочет… Не хочет!

Лестница вьется змеей, обнимая площадку; на изгибе замер еще один воин. Мертвый и высокий, он стоит века, его лицо – шлем, его тело – доспехи, за спиной – секиры и мечи, у ног – щит. Железо помнит кровь и тепло, плач и крики, жизнь и смерть. Теперь жизнь ушла, смерть осталась, смерть, пустое железо и что-то еще…