Виктор Точинов - Родительский день

По ноге сбегала струйка горячей крови.

— Вот и всё… Кира теперь меня… — Марина не договорила и зарыдала.

На ее светлых летних брючках, в районе промежности, медленно набухало кровавое пятно. Темное, почти черное, липкое.

Выкидыш…

Все кончено…

ВСЕ КОНЧЕНО! — ей хотелось прокричать, проорать эти слова, кричать их снова и снова, и с каждым криком биться головой о кирпичи печки, — чтобы хоть так уйти, ускользнуть из этой реальности, — неправильной , жестокой и несправедливой: отключиться, нырнуть в бесконечное черное ничто…

Не кричала…

Не билась…

Сидела и рыдала — негромко, без истеричных, рассчитанных на публику выплесков. Без подсознательной попытки избавиться от стресса, — той же истерикой.

Рыдала горько и безнадежно, — как человек, для которого и в самом деле всё кончено…

Потом в событиях случился непонятный провал: Марина вдруг обнаружила, что уже лежит на кушетке, полуголая, что ее окровавленные брючки рядом, повешены на спинку стула, — зачем-то очень аккуратно, ни единой складочки… Что ее трусы бесследно исчезли, а между ног запихана какая-то большая смятая тряпка, чистая и белая, не то наволочка, не то даже простыня… Вернее, не совсем уже чистая. И не совсем уже белая.

На продолжающие кровоточить раны на ноге Марина не обращала внимания.

Для чего?.. Если все кончено…

…На самом-то деле главным кошмаром, главным пугалом в ее жизни был отнюдь не энцефалит. Нет, его брат-кошмар, тоже с греческим именем (точно, с греческим, вот она и вспомнила… только зачем?..) — эндометриоз.

ЭНДОМЕТРИОЗ.

Эн-до-мет-ри-оз-з-з-з-з… Даже на слух звучит страшно. Словно грохочут марширующие сапоги — черная форма, черные каски, черные лица, а потом: з-з-з-з… воздух сверлит пуля — прямо в тебя.

Эндометриоз… Страшное слово. Марина впервые услышала его на двадцать третьем году жизни. А может, слышала и прежде, но тут же забывала, зачем запоминать сложные слова, которые никак тебя ни касаются и никогда не коснутся…

На двадцать третьем… До того кошмар звался иначе: «тяжелый первый день», или «болезненные месячные», — и кошмаром не казался.

Мама успокаивала Марину-подростка: пойми, доченька, и не пугайся, — у каждой девушки организм устроен чуть по-своему, у некоторых это протекает неприятно, но ничего страшного, не болезнь — легкое недомогание…

Она понимала. Она не пугалась. Ничего страшного, неприятно, но не смертельно, главное, не забыть заранее положить в сумочку или портфель упаковку таблеток; да и в школьном медпункте всегда относятся с пониманием, однажды Марина даже удачно откосила очень неприятную контрольную по алгебре…

Мамы! Глупые мамы! Никогда не успокаивайте дочек, сразу отправляйте к врачу.

Потом ей не раз говорили: начинать лечение надо было на ранних стадиях. Эх, мама, мама…

Но мама была женщиной старой закалки: насморк, к примеру, не повод, чтобы пропускать учебу. Температуры нет? — капли в нос, и марш за парту! А к врачам здоровые люди не ходят, ходят больные.

И до замужества Марина визитами к гинекологам, скажем откровенно, не злоупотребляла. Скажем еще откровенней: попросту пренебрегала. Зато позже наверстала с лихвой…

В первые месяцы брака они не предохранялись. Не старались зачать, но и не предохранялись. Марина первой заподозрила неладное, Кирюша очень хороший, но совсем не догадливый…

Эндометриоз, буднично сказал их участковый гинеколог, надо лечить. Она не помнила его лицо (сколько же их потом будет!), запомнила пальцы — толстые, с рыжеватыми волосками, с некрасивыми короткими ногтями; запомнила из-за своего возмущенного отвращения: этим — в меня?! Понимала — не этим, есть же инструменты, зеркала… есть перчатки, в конце концов, — все равно чуть не стошнило…

Надо лечить… И она лечила. Шесть лет.

Кирюша ничего не узнал… Он до сих пор не слышал страшного слова «эндометриоз», или слышал, но тут же забыл, зачем запоминать сложные слова, которые никак тебя ни касаются. Откуда ему знать, что «противозачаточные таблетки», демонстративно принимаемые Мариной, — всего лишь поливитамины, регулярно пересыпаемые в баночку с замысловатым названием на этикетке… Милый глупый Кирюша, он даже не знает, как фасуют настоящие таблетки…

До того приснопамятного визита в консультацию она относилась к вопросу обзаведения потомством спокойно. Не равнодушно, именно спокойно: придет время — рожу; наверное, даже не одного, ни к чему зацикливаться, какие наши годы…