Александр Зорич - Люби и властвуй

И Вербелина… И Вербелина ― таким вот своеобразным эхом отдавался в ушах Эгина цокот лошадиных копыт по мощеной северной дороге, змейкой уходившей вверх.

Собачий лай. Возня. Когти скребут о дерево. Резкий запах псины.

– Ждите, ― процедил привратник через смотровое окошко в высокой стене поместья «Сапфир и Изумруд».

В первый раз такое сдержанное отношение к собственному приходу несколько разозлило Эгина. Что это за отношение к благородным мужчинам? «Ждите». Но со временем Эгин привык к этому церемониалу и даже стал считать его вполне разумным. В самом деле, одинокая молодая вдова, живущая в уединенном поместье к северу от столицы, должна ревностно оберегать свой покой. В частности, не пускать за ворота кого попало.

– Госпожа Вербелина изволит отдыхать, ― процедил тот же привратник, ― но она велела передать вам, что рада вашему приходу и выйдет к вам спустя некоторое время.

Эгин спешился. Конечно, он приехал без предупреждения. Без уговора. Его здесь, конечно же, не ждали. Вербелина спит. Одна? Или с кем? Могли бы, конечно, впустить его внутрь, а не заставлять перетаптываться с ноги на ногу у ворот. Впрочем, он и сам не слишком рвался входить. Перетаптываться по ту сторону ворот в обществе милых «песиков» госпожи Вер-белины ему хотелось еще меньше.

Луз испуганно фыркала. Для нее каждый визит Эгина в «Сапфир и Изумруд» был тяжелым испытанием. Видимо, она тоже не слишком симпатизировала собачкам любовницы своего хозяина.

– Здравствуй, милый! ― На Вербелине был кружевной капот и соболья накидка, под которую охотно скользнули пальцы заждавшегося у ворот Эгина. ― Проходи.

Слуга взял под уздцы недовольную и напуганную Луз, а Эгин подхватил под руку Вербелину.

Зная об антипатиях Эгина, Вербелина велела псарям загнать собак в псарню. Но, следуя по укутанным тьмой дорожкам поместья к неосвещенному дому, Эгин никак не мог отделаться от мысли, что оттуда, из темноты, за ним наблюдает множество враждебных глаз, чей взгляд не обещает ничего хорошего.

Нет, он не боялся собак. Но питомцы его подруги были какими-то не такими собаками. Или не собаками вовсе. Эгин поцеловал Вербелину в лебединую шею ― белоснежную, статную, надушенную. Нужно было как-то развеять неуместную гадливость, каждый раз накатывавшую на него, когда ворота поместья захлопывались за его спиной со зловещим металлическим лязгом. Как будто бы дверца мьшюловки.

– Я уже велела нести ужинать. Все в порядке, Атен? ― с обаятельным смущением в голосе, которое временами настойчиво казалось Эгину наигранным, прощебетала Вербелина.

– У-гу, ― отвечал тот, при свете масляной лампы разглядывая аккуратную головку любовницы. Черные как смоль пряди были аккуратно завиты и уложены прихотливыми кольцами. Драгоценные заколки и инкрустированные костяные гребни тускло поблескивали, отражая и искажая пламя. Волосок к волоску.

«Волосок к волоску, ― подумалось Эгину. ― Она же вроде бы спала? Неужели успела причесаться снова, когда обо мне доложил привратник? А если не спала, то…»

– Не будь таким мрачньш, милый, ― шепнула ему Вербелина, когда слуга внес поднос с вином и фруктами.

Эгин приехал к Вербелине с одной-единственной целью. Он знал, что это за цель. Знала и Вербелина. Он не любил ее, но любил думать, что она любит его. Он, конечно же, ошибался.

– Твоя красота заставляет меня трепетать, как мальчишку, Вербелина, ― тяжеловесность комплимента Эгин решил уравновесить легкомысленной улыбкой.

Он поднял чашу с вином и, послав Вербелине воздушный поцелуй, пригубил вино первым.

Вербелина засмеялась и тоже прильнула к чаше. Когда Она смеялась, Эгину всегда становилось немного не по себе. А в особенности, когда она смеялась над тем, над чем сам Эгин смеяться бы не стал. Смех ее был гортанным, низким и с легкой хрипотцой. В то время как ее голос был высок и чист, а интонации речи казались многим ― как поначалу и Эгину ― простодушными. Но вот когда она смеялась, от этого мнимого простодушия не оставалось и следа. Смех Вер-белины был смехом умудренной жизненным опытом, циничной и жестокой придворной дамы. «А что, собственно, тут странного, ― осадил себя Эгин, ― ей уже двадцать девять, она сменила двух мужей, не родила ни одного ребенка и коротает дни в компании омерзительных псов. Это ― правда о ней, сколь бы ни была она нелепа, когда любуешься ее длинными густыми ресницами или наслаждаешься прелестью ее тела».

Мало-помалу разговор стал угасать, а вина в кувшине становилось все меньше и меньше. Эгин рассказывал Вербелине какие-то байки из репертуара Илана-фа, а Вербелина принужденно ахала. Чувствовалось, что она не верит ни единому слову Эгина, хотя вроде бы смеется от души. «Это в обычае у умных женщин», ― сокрушенно вздохнул Эгин, украдкой заглядывая в не слишком целомудренный вырез ночного платья госпожи Вербелины исс Аран.