Алан Троуп - Драконья луна

Я ничего другого и не ждал. Знаю, пройдут месяцы, если не год, пока наконец в воздухе не повеет ароматом корицы и мускуса. Нащупав листок Элси в своем кармане, раздумываю, не скатать ли из него шарик и не выкинуть ли. Вместо этого пожимаю плечами, слегка поглаживаю его и оставляю на месте. Выбросить – всегда успеется.

Два носильщика в красных картузах, готовые нести наш багаж, стоят у меня за спиной, пока я осматриваюсь в поисках «лендровера» и человека, который, как обещал Тинделл, встретит нас в аэропорту. Наконец замечаю ярко-желтую машину, припаркою ванную в нескольких дюжинах ярдов. Не могу удержаться от смеха Тинделл, должно быть, весь остров обшарил, чтобы найти «лендровер» такого ядовитого цвета. Как он, наверно, ликовал, когда купил его! Впрочем, это я виноват. Надо было точно сказать ему, что мне нужно.

Всякая надежда на то, что машина ждет кого-нибудь другого, умирает, когда я вижу большого негра, прислонившегося к ее капоту, с самодельным плакатом в правой руке, которым он похлопывает себя по бедру. Но даже под таким неудобным углом я с легкостью различаю буквы на плакате: «ДЕ ЛА САНГРЕ». Ямаец очень занят, чтобы заметить наше приближение: он расточает улыбки трем стюардессам, которые собираются сесть в автобус. Наш новый управляющий – лысый, крепко сбитый малый с брюшком, которое нависает над поясом слишком тесных для него джинсов. Кожа у него – цвета красного дерева. В общем, он выглядит как боксер тяжелого веса лет через пять после того, как бросил спорт.

Не могу не улыбнуться в ответ на его широкую улыбку, хотя вообще-то он здесь не затем, чтобы пялиться на стюардесс. Впрочем, не знаю, мне ли осуждать его, учитывая то, каким взглядом я сам сегодня смотрел на женщин. Просто мне бы хотелось, чтобы он встретил нас внутри терминала или по крайней мере искал нас глазами в толпе. Подойдя к ямайцу и постаравшись не допустить ноток раздражения в голосе, я спрашиваю:

– Мистер Моррисон?

Он поворачивает голову:

– Он самый, дружище!

Потом он замечает рядом со мной Генри и тут же встает по стойке смирно:

– Мистер де ла Сангре?

Я киваю. Запоздало подняв плакат до уровня груди, Моррисон ослепляет меня радушной улыбкой:

– Извините.

Если стюардесса постаралась насколько возможно американизировать свою речь, оставив лишь намек на местное произношение, то у этого акцент очень сильный. Он просто шепелявит. Спохватившись, Моррисон опять стреляет глазами в сторону автобуса, но дверцы уже закрылись и девушек не видно.

– Три красотки в одной машине! – (Тли клашотки в одной машине!) – Он качает головой и

глупо посмеивается – слишком много для одного! – Друзья зовут меня Грэнни, – говорит он, – и все остальные тоже.

Генри глаз с него не сводит.

– Как он странно разговаривает, папа, – беззвучно говорит он мне.

– Просто ямайский акцент, – отвечаю я. – Молодец, что маскируешь мысли.

Мой сын улыбается и спрашивает вслух:

– А что такое клашотки?

Наш встречающий хохочет, швыряет свой плакат на водительское сиденье, потом наклоняется, подхватывает Генри, да так быстро, что тот не успевает опомниться. Он поднимает мальчика высоко над головой. Потом поворачивается ко мне:

– Красавец парень у вас!

– Да, ничего.

Грэнни подбрасывает Генри в воздух, ловит его, хохочет, снова подбрасывает. К моему большому удивлению, Генри смеется вместе с ним.

– А у нас с Вельдой нету детей, – говорит он и опускает мальчика на землю. – Тебе понравится в Бартлет-Хаусе. У нас есть бассейн и река, где водится рыба, и, если твой папа разрешит… неподалеку есть пещеры, куда можно пойти побродить…

– Надеюсь, все это – не в один и тот же день,- говорю я.

– А лошади? – спрашивает Генри.

Ямаец вопросительно смотрит на меня. Я киваю.

– Пока еще нет, – отвечает он мальчику, – но будут.

Грэнни везет нас. К моему удивлению, вместо того чтобы ехать по А1, прибрежной трассе, до Фолмута, а оттуда свернуть в глубь острова, он везет нас через бухту Монтего.

Когда мы выезжаем из города, я велю ему отключить кондиционер и открыть окна. Вдыхая насыщенный запахами воздух Ямайки, я показываю Генри незнакомые ему деревья и птиц, овец и коз, пасущихся около деревенских домиков. Но к тому времени, как на развилке в Адельфи мы сворачиваем направо, мальчик под влиянием свежего воздуха и укачивающего движения «лендровера» засыпает. Глаза его закрываются, голова падает на грудь.

Я никогда не был в этой части Ямайки и внимательно слежу за местностью, чтобы потом найти дорогу самому. Она сужается и поднимается вверх, около небольших городков Лима и Сомертон мы сворачиваем. Не доезжая Хемпдена, мы оказываемся в просторной долине. Вдоль дороги тянутся поля сахарного тростника.