Джеффри Форд - Человек света

Словно составленная для игры в «Музыкальные стулья», мебель сгрудилась посреди просторной гостиной плотным кольцом, так что диваны касались подлокотниками глубоких кресел. В середине приютился низкий столик, на который слуга поставил поднос с закусками и бокал для единственного гостя. Если не считать тесного кружка и роскошной хрустальной люстры с шестью зажженными свечами и пятьюстами подвесками, пространство было совершенно голым. Пол из дешевых серых досок, каковые раньше шли на изготовление изгородей для укрепления дюн, был выметен дочиста. Пустоту стен, поднимавшихся к высокому потолку, нарушало лишь крошечное прямоугольное окно с видом на восточный сад поместья. Сами стены от пола до потолка были оклеены бархатистыми оливковыми обоями.

В комнате над гостиной играл одинокий виолончелист, и задумчивая мелодия словно просачивалась через розетку в потолке, стекала в люстру и разбегалась каплями света. Слуга скрылся в недрах огромного дома, а одинокий гость, молодой человек по имени Огест Фелл, репортер из «Газетт», остался на стуле с высокой спинкой, просматривая список вопросов, которые набросал в блокноте. Умиротворяющее свечение музыки, смягчающее воздействие вина, благоговение при одной только мысли, что он удостоился аудиенции у самого Ларч-крофта, побудили молодого человека шепотом повторять записанное. Если все пройдет удачно, это будет единственное интервью, когда-либо данное гением.

Юный Огест мало что знал про Ларчкрофта, прозванного «Человеком Света» за то, что тот показал миру, чего можно достичь, манипулируя этой первозданной стихией. За алхимию сияния, за превращение мрачного в прекрасное, поношенного - в новое, физического - в духовное, ложного - в истинное мир платил ему щедро. Внимание публики он привлек еще в двадцать с небольшим лет (был тогда немногим старше, чем Огест сейчас), когда однажды вечером осветил хитро расставленными сигнальными фонарями (свет свечи и мощные линзы - только и всего) банк своего родного городка так, что здание с его мраморными колоннами и декоративной аркой словно бы воспарило на два фута над землей. С тех пор он приобрел мировую славу корифея иллюминации. Клиенты, известные, прискорбно известные и безвестные вовсе, обращались к нему по тысяче разных причин. И, удовлетворяя каждую просьбу, Ларчкрофт опирался на энциклопедические познания в области всех мыслимых форм света - от солнечного до звездного, от светлячков до танца пламени.

Простейшим примером чародейства Ларчкрофта был индивидуально подобранный «Косметический комплекс для взыскательных дам». Разумеется, эта панацея не приобрела международной известности, каковую принес ее создателю знаменитый трюк с изображением поля битвы: его Ларчкрофт осветил так, что оно показалось Раем (трупы преобразились в сонм спящих ангелов, а в очертаниях опрокинутой маркитантской повозки проступил лик самого Господа). Зато здесь мастер позволил заглянуть в тайны своего искусства, оставшиеся скрытыми в более экстравагантных его достижениях. Клиенты обращались к нему с простой просьбой: при помощи светоискусства сделать их моложе.

Он создал систему макияжа, при которой благодаря направленному лучу точно по волшебству исчезали вторые подбородки, разглаживались морщины, и миру являлся блеск юности и здоровья. Такая мысль пришла ему в голову, когда, непрестанно изучая свет, он наткнулся на монографию о старых мастерах. Изготавливая краски, художники прошлого растирали исходные вещества до определенной степени грубости или тонкости частиц с учетом того, как то или другое будет отражать или преломлять свет. Эти мастера в точности знали, что произойдет со светом, когда он соприкоснется с их рукотворной краской, и посредством выверенного пересечения лучей умели заставить свои изображения светиться изнутри.

То же самое Ларчкрофт проделал с пудрой, румянами и тенями для век, и его усилия принесли еще более поразительные результаты. Ассистенты Ларчкрофта изучали черты лица каждого клиента, а сам мастер прописывал сложнейшую формулу макияжа и особую последовательность его нанесения. Старухи превращались в старлеток, а дурнушки - в знойных искусительниц, так что к концу бала иные кавалеры попадали под чары чьей-нибудь бабушки. Впрочем, нарекания возникали редко, поскольку многие мужчины прибегали к тем же ухищрениям, а коль скоро процесс стирал щербины времени во всех возрастах, подцепивший бабушку сам зачастую оказывался чьим-то дедушкой.