Полина Копылова - Бессмертный диптих

Мысли мои о Вальпе страдали раздвоенностью в наипрямейшем смысле этого слова. Одного Вальпу я знал со слов бессмертного – тот Вальпа был вероломен и безжалостен, и я желал ему зла. Но Вальпа, которого я увидел и все больше (правда, по косвенным приметам) узнавал, казался иным: его деяния выдавали человека, властного без ненависти и верующего в свою власть. У него не было ненависти и к жрецам – он казнил их из необходимости.

Не утаил ли бессмертный важную часть правды? Не из-за Солнца ли вышла у них размолвка? Ведь бессмертному заклания были безразличны. С другой стороны, я знал, бессмертные не опускаются до мелочной лжи.

– В городе удивительно мало воинов при том, как он велик. Всего-то двадцать застав, по два десятка стражников при каждой, из них десять по двое в нарядах. Это преизрядно облегчает дело.

– Воины держат Предмостья. Но их можно вызвать сюда сигнальными огнями – я показывал вам вышки.

– Стало быть, стоит послать арбалетчиков к этим вышкам…

Я служу своей королеве. Я видел ее несколько раз в жизни и нисколько не уважаю, но я служу своей королеве – так заведено на моей Родине, и такова, по всему, моя судьба. Альдерхт, я знаю, уважает ее еще меньше, считает шлюхой и втайне ставит свой род куда выше королевского. Но и он служит ей – такова его судьба. И на том стоит наш туманный ветренный край. Мы служим королю нашему до тех пор, пока он хоть самую малость достоин нашей службы. А королеве – даже если она не достойна праха с наших сапог.

Ей нужно золото – и я помогу его добыть. Хотя то, что мы с Альдерхтом обговариваем в кормовой надстройке командорского корабля, все более и более кажется мне предательством.

Посланцы, которых третьего дня Вальпа принял запросто в одном из чертогов (я был с ними толмачом), устлали пол перед ним узорчатым меховым ковром и упросили взглянуть на «особый товар», который будет доставлен на Длинную площадь, – ибо чтобы показать его в действии, требуется простор. Он дал согласие, как они потом докладывали, «смеясь». Кажется, этот легкий смех в ответ на все мало-мальски забавное заменял ему тончайшую азбуку «общезначимых выражений».

В трюмах под нами глухо брякает железо. Брякать ему всю ночь. То, что мы все еще лукаво зовем «товаром», – громоздко и медлительно. Но это искупается его действием.

Площадь и длинна, и широка, словно мощенное белым камнем поле. Странным образом она лежит в стороне от чертогов и высочайших из пирамид, среди нарядных, но отнюдь не главных улиц – возможно, это осколок былого Тласко или память о давнем сумасбродстве правителя, задумавшего перекроить город по-своему. В определенное время, когда поспевают те или иные плоды, на ней кипят торги; а так она полупуста, и ветерок с недалекого моря играет на ее плитах тонкой известковой пылью. Впрочем, с нее отлично видна и золотая кровля чертогов, и все пирамиды, так что, возможно, расположение ее совсем не столь случайно, сколь представляется моему прямолинейному уму.

Близость ее к морю, каналу и ее обширность были решающими в выборе места. Время выбирал Вальпа: мы должны были ждать его с рассвета до заката.

Никто не объявлял горожанам о предстоящем, однако едва пропели хвалу солнцу, сегодня взошедшему в дымке, как на площадь потянулись тласканцы. Наши кнехты стояли в полном вооружении вокруг высокого холщового шатра, расшитого красной шелковой нитью. Тускло блестящие раструбы пищалей они оперли прикладами оземь. Их доспех и суровая неподвижность их строя вызвали у тласканцев удивление и даже некоторый испуг – ведь до того кнехты ходили по городу одетые путешественниками, в коротких туниках, шароварах, сандалиях, и мало кто обращал на них внимание. И вдруг из праздношатающихся чужестранцев они стали маленьким, но грозным на вид войском. Чем же так драгоценен «особый товар», который они стерегут, сомкнув ряды вокруг шатра?

Утро уже готово было вызреть в полдень, когда в устье одной из улиц показалось шествие. На этот раз Вальпу сопровождали музыканты, и прибыл он в носилках – однако по-прежнему с малой свитой, доверчиво к своему народу, своему городу и нам. Кнехты, слитно лязгнув железом, разомкнули строй. Вальпа приподнял брови, снова избегнув «общезначимого».

– Уж не эликсир ли бессмертия вы продаете, если ваш товар требует такой охраны? – опередил он шутливым вопросом наши приветствия.

– Нет, о Вальпа, – моими устами ответствовал Альдерхт, – скорее, наоборот. Мы продаем саму смерть. Лучшие образцы ждут в шатре. А действие их, если пожелаете, покажут мои воины.