Полина Копылова - Roma IV

В дверях возник незван-непрошен невольник. Рот у Аврелии был набит кроличьим мясом, и она невольно чавкнула, полюбопытствовав:

– Тебе чего?

– Лицедеи прибыли, госпожа.

Этих лицедеев так и не дождался Гай. Труппа Отуса сторонилась столицы, выступая по имперским захолустьям. Гай звал их. Отус медлил, оставляя зов без ответа. Теперь он прибыл, чтобы никогда не узнать год назад убитого Гая, и сыграть для его вдовы новую трагедию «Калигула», сочиненную одним вольноотпущенником-галлом, который в бытность свою рабом служил живой книгой своему господину.

– Я ловлю себя на том, что совершенно не хочу Луну.

Аврелия пировала один на один с Отусом – толстым, крашеным, еще в гриме после представления, педерастом, естественно.

– Ну и что же? – рассеянно отозвался он.

– Я, императрица.

– Вы, верно, не обойдетесь Луной, госпожа.

– Возможно, – Аврелия запустила пальцы в свой густой рыжий парик – она тоже оставалась в костюме и гриме, – Как вам Калигула?

– Это он. И я не мог понять себя, госпожа. Временами, глядя на вас, я забывал, что вы женщина, и меня тянуло к вам, как к мальчику. Временами я вспоминал, что вы женщина, и меня начинало к вам тянуть еще сильнее, потому что вы очень, очень похожи на мальчика, и при том – женщина. Понимаете? Вы – императрица. Но откуда вы знаете, каков Калигула?

– Это очень просто. Он невозможен, Отус. В дольнем мире он невозможен. Я показала то, что невозможно. Ибо если сделать это, меня заколют стилетами.

Отус понимающе ощерился.

– Разве «гвардия» и «плебс» уже просто слова?

– Это скучно, Отус. Это уже было. И это кончится стилетами.

– Носите с собой яд и постарайтесь успеть раньше, госпожа. Этот сюжет требует быстроты, нет?

То, что имелось у нее с собой, было, по ее разумению, лучше яда.

За ночь покои до сводов налились теплом. От окон потягивало варом. Аврелия глядела в слепую решетчатую белизну окна, и размышляла, что может сейчас твориться в городе. Оттепель там, и на белом появились черные влажные мазки. Отус играет своего «Калигулу» для черни, и в главной роли сухопарая, натертая белилами египтянка, подающая свои реплики до звона в ушах чисто. Стражи на рынках ходят попарно, месят снег и морщатся, чуя под пятками талую воду... И так далее, и так далее, и далее так, и да будет так во все время ее правления.

Она погляделась в ближайшее зеркало, и шесть остальных, поставленных полукругом, повторили поворот головы – в завитом парике из рыжих германских волос и в редкозубой тиаре поверх.

Вошел раб.

– К вам сенатор Корнелий Красс.

Красс вошел, увидел и оступился. Медленный голос достиг его слуха не сразу:

– В чем дело, Красс? И где поклон, Красс, хоть самый беглый? Красс, ты пришел не в лавку, ты пришел ко мне.

Красс склонился:

– Прошу простить, – почти потребовал он, избегая произносить титул, – сегодня ночью был арестован мой сын, и мне хотелось бы знать, какая на нем вина. Раньше не было принято арестовывать без вины.

– Значит, будет принято. Как стало принято закалывать императоров, Красс, тех, кто хочет Луну. Заметь себе здесь, что я не хочу Луну.

– За что арестован мой сын?

– Не только твой, Красс. Ты самый смелый из всех, и поехал сюда, не узнав новостей. Арестованы многие, очень многие.

– Пусть так. Я не знаю, каковы их вины перед вами. Но за что взят мой Саркис – я хотел бы знать. Потому что пришедшие за ним гвардейцы не дали разъяснений.

– Саркис и прочие взяты за то, что причастны к убийству императора Гая. Арестованы, будут допрошены, судимы и наказаны.

– Моего сына оговорили, госпожа. Он не может быть виновен в том, чего не совершалось. Император умер.

Она с улыбкой закинула голову:

– Да, от сердечной колики. Помнится, ты извещал меня. Кстати, тогда ты тоже забыл поклониться. А сейчас говоришь, что твой сын не виновен в убийстве императора.

– Разумеется, ведь император не был убит.

– Так ли, Красс? Ведь ты и я, мы знаем, что он был убит. Вами. Нет?

– Нет, госпожа. Вас ввели в заблуждение.

– Верно, Красс. Ты и ввел меня в заблуждение, если уж говорить. Хотя ты и я, мы все знали с самого начала. Нет?

– Госпожа, сейчас не время играть словами. Чей-то наговор заставил вас поступить несправедливо. Простите мне мою прямоту, но мне думается, это нужно исправить. Тем более, что по тому же наговору арестован не только Саркис, но и многие достойные юноши, как я понял из ваших слов.

– Точно, Красс, многие. Их было много. Чтобы в темноте и толкотне не видеть, куда и кого колешь. Я намереваюсь исправить свою оплошность, и воздать им по заслугам. Их будут судить и распнут на крестах вдоль Аппиевой дороги.