Павел Васильев - Из пыли времен (СИ)

— Но, отец… ты говорил… — начал Марен и запнулся.

Вздох короля разнесся по пустому помещению:

— Я знаю. Говорил, — слова давались тяжело. — Но правду ты видел.

Марен поднял взгляд на картину. Все это время он считал, что это просто сны, навеваемые из-за Серых Граней. Что этого не было на самом деле, и Бесплотные лишь подпитывают воображение, заставляя «играть» с ним.

— Когда мы вошли в покои, — горестно продолжал король. — Далиа была мертва… — Дарс прикрыл глаза, тяжесть воспоминаний все еще довлела над ним. — Зверь держал тебя в лапах… Он обернулся, оскалился. А потом… потом опустил тебя в кроватку, — на лице праотца отражалось столько боли, будто он переживал все заново. — Детсем и Арнгур бросились на него, но Зверь оказался так быстр и так силен! Шерсть, словно камень, а когти… Оба погибли даже не оцарапав его! Но со мной он не стал сражаться. Бросился с балкона и растворился во мраке. Стража искала, но тщетно…

Марен молчал.

Сон вновь мелькал перед глазами, обрастая новыми деталями. Принц слышал крик — крик своего отца. Видел начало преображения. Видел, как искажается и вытягивается лицо, как черная шерсть покрывает тело. Как длинные и острые, словно лезвия кинжалов, когти лезут из пальцев. Как губы оттопыривают молочно-белые клыки. Как пасть скалится в свете пылающих в камине поленьев… Видел, как напугана мать, чувствовал ее отчаяние. Слышал, как она просила Зверя остановиться…

Сапфировые глаза пристально вглядывались в портрет, но внутренний взор устремился в тот день…

Зверь держал малыша своими сильными лапами, держал аккуратно и бережно. Черные ноздри трепыхались, принюхиваясь. В обсидианах отражался сапфировый блеск глаз ребенка, уши чуть приподнялись. Шерсть на подбородке слиплась от крови, из-под верхней губы торчали клыки, но пасть не скалилась.

Угольный нос ткнулся в щеку малыша.

Мальчик ухватился зубами, задел губу Зверя, но тот не разъярился, даже не взрыкнул. Ребенок дернул головой — раз, еще один, — оторвав кусок плоти, зажатой в зубах Зверя. Сапфиры блаженно прищурились, измазанный кровью детский носик дернулся. Кровь струйкой побежала по подбородку, когда усердно задвигались маленькие челюсти, вгрызаясь в такую мягкую и такую сладкую теплую плоть.

Зверь легонько боднул ребенка лбом; малыш довольно улыбнулся. Хищная пасть приоткрылась, и остаток плоти выпал. Розовый шершавый язык коснулся детской щеки и из горла раздался двоящийся рычащий голос:

— Eden… Ma-a-ren… [Мой… Ма-а-рен…]

— Отец… — пробормотал принц.

— Что?

— Это был… отец.

— Да, — кивнул Дарс Летар.

Марен сквозь поволоку картин прошлого смотрел на портрет. Воспоминания становились ярче, накатывали волнами. В ушах все отчетливее слышались: потрескивание огня, тихий убаюкивающий шепот матери, и глухое рычание отца — уже Зверя.

Прохладный свежий воздух в галерее, как во сне, наполнился сладким ароматом. Он щекотал ноздри, проникал в легкие, пропитывая каждый орган. Металлический привкус вновь осел на зубах, на языке. Глаза принца зажмурились, воскрешая память — алая дымка разлилась во мраке.

— Кровь… Она звала меня. Запах был таким… манящим… — тихим голосом бормотал юноша. — И я… укусил…

Король растерянно потер левую ладонь рядом с мизинцем.

— Когда я забрал у тебя… — он не смог произнести слово «мясо». — Ты оскалился и укусил…

Эсмир ворвался в покои.

Камин рваными всполохами выхватывал силуэты, поглощенный своей извечной битвой.

Тело Далии раскинулось на полу в неестественной позе. Белая ночная сорочка казалась черной от густо покрывшей крови, в разодранной груди белели сломанные ребра, раскрывшиеся, словно оскаленная пасть; багрянец влагой блестел на мехах, что покрывали пол.

Тут же рядом лежали Детсем и Арнгур, крепко сжимая мечи окоченевшими пальцами.

Король держал маленького принца на сгибе левой руки, по ладони сочилась тонкая алая струйка, пачкая детскую рубашку. Малыш шипел и скалился, сверкая сапфировым взглядом, из-под окровавленных губ клацали маленькие острые клыки.

В коридоре раздался топот.

— Эсмир, дверь! — вскинув руку, мечом указал король, и сталь полыхнула пламенем очага. — Никого не впускай!

Сеанар [досл. «первый воин», сотник] Темной Стражи, бросил короткий взгляд на занавесь балкона, отмеченную кровавыми следами, и быстро развернувшись, вышел; дерево гулко ухнуло.

— Моя королева, — учтиво склонил голову Эсмир, положив руку на железное кольцо двери и не сводя глаз с Аделы.