Андрей Лазарчук - Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга I

– Я думаю, – сказал Войдан, – что нет особой разницы, кто станет диктатором. Мы всё равно погибнем. Соглашайся, дядя Рогдай…

– Потаинник Януар передал мне свой голос, – тихо сказал Конрад Астион. – Он велел мне выступать за тебя, стратиг, даже если ты сам будешь против.

– Плохо вы решили, – сказал Рогдай глухо. – Неправильно. Не того я хотел и ждал, нет, не того…

– Не горюй, – неожиданно весело сказал Терентий. – Ну, разобьют нас. В худшем случае. Так ведь самое страшное, что может тогда с нами случиться – это смерть. А раз уж мы всё равно когда-нибудь да помрем, то вполне можно сказать: мы ничем не рискуем.

– Ты, Терентий, известный блудослов, – сказал Вандо. – Скажи лучше: заложниками будем обмениваться?

– Думаешь, стоит? – спросил Терентий.

– За себя я ручаюсь и за семью тоже. Но есть всякие… не очень близкие…

– С них и спросим, как нужда придёт. А впрочем, что мы обсуждаем? Как диктатор скажет, так оно и будет.

– Я скажу так: с паршивыми овцами разбирайтесь вперекрёст, а добрые люди пусть по домам сидят да дело строгают. Указ о смерти за обиду будет сегодня. Думайте, что ещё надо?

– Всё надо, – сказал Вандо. – И побольше.

– Слух был, – сказал Терентий, – что пропавшая кесаревна будто бы нашлась. Так оно или не так?

– Нашлась, – сказал Рогдай. – Да только выбраться они оттуда не могут, где она нашлась…

– Из Кузни? – догадался Терентий.

– Не держатся у нас тайны, – сказал Астион. – От кого слух слышал, генарх?

– Да вот… дурь, может, а может, и дело выйдет: есть возле Петронеллы село, названием Место, и живёт там гадатель. Так вот он и произнёс это: явится, мол, из железного дыма да из меловых камней пропавшая кесаревна, молитесь за неё, ибо приведёт к свету. Может, чем и другим пособит старичок?

– Может быть, – согласился Астион. – Дай знать туда, пусть везут его поближе к Столии.

– Так ведь рад бы, да нельзя. Он на колодце гадает. С места уходить ему никакой можности нет. Так скажи, стратиг, что с девочкой?

– Не знаю. Трое туда ушли за нею, двое уже мёртвые. Я только на то и надеюсь, что с нею молодой Пактовий. Весточки о них поступают – редко. От них – вообще ничего. Запретил Якун Пактовию давать о себе знать сюда, наружу. Так что знаю: две недели назад были живы. Когда появятся и как – Бог весть.

– Молодой Пактовий – это хорошо… – медленно сказал Вандо. – Так что, стратиг, на помощь Филомена соглашаемся?

– Да, – сказал Рогдай. – Терентий, скажи ему, что принимаем условия.

Терентий наклонил голову.

– Людьми для Якуна займусь я, – сказал Войдан. – И вы, дядя Терентий, в это не вмешивайтесь.

– Что? – Терентий вздрогнул. – Ты и Блажену хочешь… да ты ума решился…

Кесаревич покачал головой:

– Иначе она не согласится. Не расстраивайся, всё равно никто из нас в живых не останется… так ли, этак ли…

– Вот что, Войдан, – сказал Рогдай. – Ты прекрати такое думать, ясно? То есть думать ты можешь, но вслух не говори. Не приманивай беду. Она сама дорогу отыщет. Нечего ей помогать.

– Хорошо, – просто сказал Войдан и даже чуть улыбнулся. – Не буду говорить. А может быть, и думать перестану. Но ты-то согласен, дядя Рогдай?

– Как я могу тебе что-то запретить? – очень ровно сказал Рогдай. – Государь наш кесарь сам бы тебя, рукою своею, в этот огонь послал. А я… что я? Иди.

Чуть раньше, после полудня, две сотни бойцов из тысячи акрита Артемона Протасия: славы, отроки и простые солдаты из пастухов – все обутые в мягкие пастушьи сапоги, – пробрались по откосу к одному из конкордийских плацдармов. Командовал отрядом Афанасий Виолет, двоюродный брат Венедима Паригория, несостоявшегося жениха кесаревны Отрады. Уже сговоренное обручение порушил тогда мятежный азах Дедой… В те годы Венедиму было шестнадцать лет. Сейчас он с маленьким отрядом славов метался по восточным землям, ставя в строй стратиотов, крестьянских парней и азахов…

Ну, азахов, понятно – тех, кто пожелает. Остальных особо не спрашивали.

Афанасий в эти дни, дни начала вторжения, испытал жестокое потрясение, сравнимое разве что с тем, когда он, маленький мальчик, вернулся с дядькой-слугой домой из леса – и обнаружил всех родных мёртвыми. Бандиты из шайки Гетана Кудрявого совершили налёт на уединённое поместье… Дядька тогда сошёл с ума, а сам Афанасий долгое время молчал. Не мог говорить, и всё. Прозвище "Молчаливый" сохранилось за ним до сих пор.

Когда Гетана с приспешниками казнили, Афанасий принёс меру пшена и рассыпал под виселицей.