Евгений Лукин - Труженники зазеркалья

– Знаю, – буркнул хозяин. – В Коринфе…

– О! – сказал дядя Семен и потряс занесенной картой. – Коринф! – с наслаждением выговорил он, кроя короля козырной семеркой. – А потом еще в Афинах поработать успел… Да-с, это вам, господа лицедеи, не нынешние времена. Золотой Век! Эллада! Античность!.. И ведь в чем отражали-то? В полированной бронзе, черт знает в чем! А какую культуру отразили!

– Да уж лучше в бронзе, чем в луже…

– А сам ты откуда взялся? Не из лужи, что ль?

– Лужа луже рознь. Однако, опять ты дурак, дядя Семен…

Дядя Семен крякнул и, бросив карты, неприязненно оглядел тонущие в пасмурном полусвете пыльные глубины зазеркалья. Кое-где серая однотонность нарушалась цветными пятнами: там громоздились свалки отыгравших полуразрушившихся отражений комнатной мебели, ныне приспособленных для нужд обитателей сумеречного мира – в основном, для настольных игр.

– М-да, непруха… – вынужден был признать ветеран. – Может, еще разок?

– Да нет, не успеем… – Хозяин поднялся и оглянулся на слепой ртутно-серый куб павильона. – Хотя… Что-то он задерживается, соколик мой! До киоска вроде рукой подать…

– Внимание! – негромко, но внятно прозвучало не поймешь откуда. – Отражение Василия Егорыча Полупалова восемнадцать тридцать шесть – срочно к зеркалу семь эр-ка пятьсот шестьдесят один восемьсот тридцать один!

– Ну точно, опять в вытрезвитель загребли! – желчно сообщил хозяин. – Зла не хватает…

– А разве в ментовке зеркала бывают? – усомнился юноша. – Что-то я о таком даже и не слышал… Может, он в магазин зашел, а ты сразу: вытрезвитель, вытрезвитель!

– А! – Хозяин с досадой махнул рукой. – Что ж у них там, в магазине, статистов нет? Отразить некому? Делов-то! Мелькнул – и свободен… Нет уж, раз на гастроли вызывают – значит, серьезное что-то… – И неуловимым цветным бликом скользнул в смутные серые бездны – туда, где должна была располагаться изнанка неведомого зеркала за номером семь эр-ка пятьсот шестьдесят один восемьсот тридцать один.

То, что труженики зазеркалья, любящие при случае блеснуть выуженным из реальности словцом, гордо именуют гастролями, выпадает на их долю нечасто. Допустим, пригласили человека в дом, где он еще не был ни разу. А там, естественно, зеркало. Конечно, местный распорядитель может не глядя взять в труппу первого безработного, но в приличных зеркалах так не делают. Следует вызов. Прибывает гастролер – желательно, отражающий данного человека не первый год. И пока он исполняет гостя, кто-то (чаще всего, сам распорядитель) присматривается к его работе, а затем отправляется на биржу, где, исходя из увиденного, подбирает нечто подобное – на будущее.

По сути, вызов – это еще и признание твоего мастерства, так что недовольство Василия было, без сомнения, напускным. Польщен был Василий.

– Мужики! – жалобно позвал некто незримый. – А можно я тоже с вами разок в картишки сгоняю? – И рядом со столом робко возникло нечто бледное, вполне человекообразное, хотя и лишенное каких бы то ни было индивидуальных черт. Оно колебалось и подрагивало, готовое растаять в любую минуту – при первом возражении.

– Слышь! – сказал юноша, нервно тасуя карты. – Еще я с обслугой в дурака не играл! Партнер, блин!

Призрак смутился, стушевался. Вообще следует заметить, что отражения людей (или как они себя именуют – персоналии) к невидимым своим помощникам, этому пролетариату зазеркалья, относятся несколько пренебрежительно. Если кого и уважают – то только распорядителя. Ибо распорядитель, хотя и незрим, а отвечает за отразиловку в целом. Поэтому ссориться с ним, ей-богу, не стоит. Он ведь имеет право и от зеркала отлучить…

С прочими же невидимыми тружениками – теми, что ведают неодушевленными предметами – персоналии в большинстве своем не церемонятся.

– Да я – ничего, я – так… – пробормотал призрачный пролетарий, истаивая окончательно. – Пока, думаю, нет никого…

– Не в этом дело, – хмуро заметил дядя Семен. – Просто незачем тебе к видимости привыкать. Ну вот сыграл ты с нами в карты разок, другой… А потом, не дай бог, забудешься да и проявишься по старой памяти – прямо в павильоне! Да еще в таком виде! Это ж разрыв сердца патентованный…

В отличие от более молодых собратьев по ремеслу, толстый дядя Семен с обслугой беседовал запросто. Учитывая древность своего происхождения (в Коринфе, чай, начинал – не шутка!), ко всей этой юной поросли, зримой и незримой, он относился совершенно одинаково.