Патриция МакКиллип - Наследница моря и огня

Она сглотнула комок и убрала с черепа одну руку, чтобы коснуться брата.

– Руд…

– Где ты приобрела такую силу? Это не похоже на то, что ты могла прежде.

– Это всегда было во мне.

– Откуда? Я все гляжу на тебя и даже не знаю, кто ты!

– Ты знаешь меня, – прошептала она, горло у нее пылало. – Я из Ана…

– Руд, – заговорил Дуак. Голос его прозвучал с такой странной и неприкрытой тревогой, что Руд оторвал взгляд от сестры. Дуак уставился в дверной проем. Он ощупью поискал сзади Руда. – Руд, вот… Кто он? Скажи мне, это не тот, о ком я думаю, что он…

Руд резко развернулся. Их порог беззвучно, подобно тени, пересек некто на огромном черном скакуне с глазами цвета провалов Фарровых глазниц. Всадник был смуглым, жилистым и могучим. Голову его венчал обруч с одним-единственным кроваво-красным камнем. Рукояти его ножа и меча были оплетены золотом. На богатой накидке поверх брони был вышит древний символ Ана: дуб, принявший удар черной молнии в свою зеленую крону. Всадник оставил на пороге сопровождающих, которые, безусловно, явились из садов и с полей вокруг Ануйна. Позади них в открытую дверь Рэдерле видела стражей Дуака и безоружных слуг, пытавшихся прорваться в зал. Они с тем же успехом могли бы биться о каменную стену. Воздействие всадника на привидения в зале было немедленным: каждый меч тут же оказался обнажен. Фарр выступил вперед, его плоское, лишенное выражения лицо синевато светилось над разрубленной шеей, гигантский клинок взметнулся в его руке. Царственный всадник, не обращая внимания на Фарра, медленно обвел глазами собравшихся и задержал взгляд на Дуаке. Черный конь остановился.

– Эн.

Голос Руда на миг привлек к нему внимание короля, но тут же взгляд Эна вернулся к Дуаку. Голова Эна слегка наклонилась, и он произнес голосом бесстрастным, но непреклонным:

– Мир всем живущим в этом доме, и да не падет на них бесчестье. На тех, у кого есть честь. – Он замолчал, все еще не сводя глаз с Дуака, ибо признал в нем вечное чутье землезакона. Он испустил короткий смешок, в котором было мало веселья. – У тебя лицо того, кто из моря. Но твой отец более удачлив. В тебе чуть больше от моего земленаследника, нежели память о нем…

Дуак, вконец измученный, наконец обрел голос.

– Мир… – Это слово задрожало, и он прочистил горло. – Ты принес мир в этот дом и оставишь его нам, когда уйдешь?

– Не могу. Я дал обет. Он сильнее смерти.

Глаза Дуака закрылись. Губы шевельнулись в неслышимом кратком проклятии. Лицо Эна оборотилось наконец к Фарру; два взгляда пересекли зал и встретились – впервые за шесть столетий въявь, а не в грезах.

– Я поклялся, что, покуда в Ануйне властвуют короли, Фарр из Хела будет властвовать над их кухонными отбросами.

– А я поклялся, – проскрежетал Фарр, – что не сомкну глаз в моей могиле, пока те, кто властвует в Ануйне, не лягут в землю.

Брови Эна приподнялись, сверкнул обруч.

– Ты уже однажды лишился головы. Я слышал, что женщина из Ануйна принесла твой череп из Хела обратно в этот дом и, к своему позору, отворила двери этого дома мертвецам Хела. Я пришел, чтобы очистить его от вонючих отбросов. – Эн взглянул на Рэдерле. – Дай мне череп.

Она стояла, огорошенная презрением в его голосе, в его глазах – темных, оценивающих, устремившихся на башню с железными решетками на окнах, которую он выстроил близ моря для своего земленаследника.

– Ты, – прошептала она, – который принес в этот дом пустые слова, что ты знаешь о мире? Ты, скудоумный правитель, которому лишь бы рубиться на бранном поле, ты, когда умер, оставил в Ануйне загадку, которая была куда больше, чем просто лицо морского цвета. Вы с Фарром готовы драться из-за этого черепа, точно два пса из-за кости. Ты думаешь, что я предала свой дом, что ты знаешь о предательстве? Ты восстал для возмездия, что ты знаешь о возмездии? Ты думал, что справился с непонятным тебе могуществом Илона, когда заточил его в этой башне – так надежно, со столь малым пониманием и столь малым сочувствием. А тебе бы следовало знать, что ты не можешь связать ни скорбь, ни гнев. Ты шесть столетий ждал битвы с Фарром. Что же, прежде чем ты поднимешь меч в этом зале, тебе придется сразиться со мной.

Она выбила свет из щитов, из наручей и украшенных каменьями венцов, из пола – и заключила Эна в сверкающий круг. Затем поискала в зале хотя бы один источник огня – но там не оказалось даже горящей свечи. И она удовольствовалась тем, что извлекла его из памяти – бесформенный, колышущийся, первозданный – такой же, какой создала в ночи под недобрым взглядом Фарра. И облекла этим наваждением мертвецов. Раскрыв ладонь, она показала им, как может играть жаркой стихией, то заставляя ее взметнуться высоко в воздух, то рассыпая брызгами, точно волны, разбивающиеся о твердыню ее духа. Она окружила их мнимым пламенем, как прежде, дабы защититься от них, окружила им себя и наблюдала, как они смыкаются, отстраняясь от языков огня. Она воспламенила щиты и следила, как новые огни падают на пол, бесшумно, словно вешний цвет. По ее воле запылали их венцы, и она любовалась, как призраки запускают в воздух вращающиеся огненные колеса. Она слышала голоса, далекие и неясные: голоса птиц и прерывающийся голос моря. А дальше она слышала только море.