Михаил Успенский: Устав соколиной охоты

– Вот это попали из огня да в полымя, – сказал Авдей. – Ну как нас кто-нибудь узнает? Срам-то, срам-то какой!

– Государева служба – срам?

– Разве ж это служба – пьяным валяться? Так-то всю жизнь бы служил государю верой и правдой, да только не в комедийной хоромине. Люди узнают – смеяться будут!

– Не узнают, – сказал Василий. – Немчин толковал, что всю лопоть казенную выдадут. А хари мы себе углем да свеклой вымажем, будто месяц из кружала не вылазили, и не узнают…

…На самом хорошем месте сидел, конечно, государь-царь. Бояр в хоромину набилось видимо-невидимо, почитай, вся Бархатная книга собралась. Женщин не было – не положено. Только на галерее, за деревянной решеткой, сидели царица Наталья Кирилловна и ее мамки-няньки.

Зазвенели медные трубы, давая знать, что действо вот-вот начнется. Соколы лежали на своих местах. Немчин, к слову сказать, похвалил их намазанные хари и сказал даже, что будет просить государя, чтобы Ваську с Авдейкой навсегда перечислить в актеры. И ведь перечислят, думали соколы, коли не найдем Щура и клада. Да хорошо, если только в актеры, а не в каторжные…

Трубы зазвенели вдругорядь. Авдей лежал и тихонько причитывал:

– Соромно мне, Вася! Совестно!

– Терпи! Соромно ему! Нас таких тут сорок, и всем соромно.

– Лежим, а вор, может, клад наш берет!

– Молчи!

Третий раз грянули медные трубы. Вышел молодой паренек (соколы узнали его, это был сын лекаря Блюментроста) и начал читать вирши:

Вирши были длинные, Авдей несколько раз принимался засыпать с храпом, но Мымрин спасал его, пихая кулаком. Наконец, началась и сама комедия о Бахусе и Венусе. Четверо дюжих служителей вытащили на сцену бочку ведер на сорок, а на бочке мужика, как бы голого, но всего как есть увитого настоящим плющом. И пошла комедия.

Соколы лежали рядом с бочкой и видели только ноги Бахуса, обутые в лапти с ремнями.

– Дело говорит Бахус, – заметил Авдей.

– Точно, – прошептал Мымрин. – Я как выпил – дай да подай мне Дарьицу-Егозу…

Между тем Бахус продолжал:

– Хорошо ему, Бахусу, – позавидовал Авдей.

– Плохо ли! – согласился Васька. А Бахус рек:

– Я тоже заметил, – сказал Авдей. – Все непьющие чудные какие-то, как бы с придурью.

– Ага, – сказал Мымрин. – Данилу Полянского взять…

Бахус высоко поднял чашу, как бы выпил ее и рек:

Государь засмеялся, и все засмеялись вдогонку.

– И это правильно, – сказал Мымрин. – Когда я в Стекольне был, там на приеме у короля персидский посол чашу романеи опростал – и дух вон.

– Да ну, с чаши-то? Ему, поди, туда яду набуровили! Да хватит, давай послушаем!

Бахус

– Пойду-ка я, – сказал Авдей, пытаясь подняться. – Чего это он тут ячится? В самом-то чуть душа жива, а туда же…

– С ума слетел, – зашипел Мымрин. – Это он по действу так говорит, а не тебе. Смотри, смотри: баба!

Появилась и вправду баба, вся в цветах, в пречудном и преудивительном платье: вроде и платье сверху, а вроде и нет ничего. Бояре загудели. А баба говорила: