Шавина Виктория - Научи меня летать

- Это их напугает. Но не остановит. Время нельзя остановить.

Стукнула дверь во внутренние покои, по шкурам заплясали тени от огонька единственной свечи. Уан с улыбкой посмотрел на вошедшую. Красные волосы сбегали на плечи женщины, будто раскалённая лава, тёмные глаза таинственно блестели, губы неуверенно подрагивали. Марбе мысленно стёр их с её лица, цвет волос не мешал ему, но привлекал только взгляд - он напоминал ему о другой.

- Вы звали меня, повелитель? - робко спросила женщина.

- Нет, - ответил Марбе и подумал, что та, другая, не задала бы такой вопрос.

- Мне уйти?

И этот не задала бы также.

- Отчего же, - он широко улыбнулся, пристально глядя ей в глаза. Женщина помнила приказ и не отводила взор.

- Вы чем-то расстроены? - попыталась она в третий раз.

- Тем, как много ты болтаешь, - лениво отозвался Марбе и спустился с возвышения. - Вернёмся в спальню.

Женщина, наконец, осмелилась улыбнуться. Взгляд её стал лукавым, и сейчас он напоминал о другой столь сильно, что уан ощутил, как к нему возвращается верное настроение.

Прошло три дня, а Хин не собирался признавать за собой вину. Меми обеспокоено рассказывала, что мальчишка всё время сидел неподвижно, глядя перед собой. Он оживал лишь, чтобы поесть, а потом застывал снова.

Надани даже обратилась к Гебье - они поговорили на заднем дворе крепости. Ведун всегда приходил туда днём, как шутили стражники, чтобы поздороваться с огромной глыбой, лежавшей там с незапамятных времён. Надани как-то приказала убрать её, но десяток летней, охранявших крепость, с поручением не справился.

Разговор не стоил потраченного времени. Весен, привычный к истерикам женщины, терпеливо слушал. Изредка вздыхал или печально произносил пару слов, а в ответ на вопрос о том, в чём причина странностей Хина, удивлённо заметил, что плохо знает мальчишку и потому не возьмётся судить.

- Снимите наказание, - едва слышно посоветовал он, наконец.

Надани лишь усмехнулась:

- Пусть усвоит, - заявила она, - как я сказала, так и будет! Не иначе.

Проснувшись, Хин услышал, что во дворе не так тихо как обычно: люди переговаривались чаще, хотя по-прежнему лениво, потом забормотали на своём наречии динозавры, и мальчишка понял - запрягали экипаж, других объяснений и быть не могло. А если запрягали экипаж, значит мать уезжала. Никогда до сих пор её поездки в деревню не длились меньше двух часов.

В этот день Хин не фантазировал, и потому сохранять неподвижность ему было не столь легко, сколь прежде. Заглянула мать, наряженная глупо и похожая на шкаф, вздохнула и вышла, а мальчишка обратился в слух: вот заскрипели цепи моста, протопали лапы, и всё стихло. Он продолжал ждать, затаив дыхание, изнывая от радостного предвкушения. Дверь отворилась.

- Госпожа уехала, господин Одезри, - прозвучал голос Меми.

Рыжий упрямец тотчас соскочил с кровати. Няня вздохнула:

- Как же вы можете так поступать со своей мамой?

- А она со мной? - хмыкнул мальчишка. - Да и лучше здесь сидеть, чем слоняться по солнцепёку.

- Она любит вас, - ласково сказала Меми.

Хин нахмурился.

- Я же её не просил. Она сама так решила, вот и любит. Это не значит, что я тоже должен её любить.

- Почему не значит? - улыбнулась няня.

- Потому что тогда с её стороны это не любовь, - мрачно ответил мальчишка, потягиваясь.

- Как вы интересно рассуждаете, - засмеялась служанка. - Значит, если я вас люблю, то не могу рассчитывать на взаимность?

- Рассчитывать? - поднял брови Хин. - Нет, не можешь.

Няня широко улыбнулась.

- Выходит, вы ко всем холодны, господин Одезри? - она вновь не удержала весёлый смешок.

- Я думаю, Меми, - серьёзно выговорил мальчишка, повторяя взрослую манеру Лодака, - что любовь - дар, который не должен ни к чему обязывать. А если обязывает, то это другое чувство.

Молодая девушка больше не смеялась, её улыбка сделалась неуверенной - но лишь на миг -, а потом проницательной.

- Где вы это услышали, господин Одезри? - с напускной строгостью спросила она, уперев руки в бока.

- От старика Бобонака, - спокойно ответил Хин. - Я спущусь к воротам.

Меми задержалась в комнате. Хотя мальчишка и признался, что не сам придумал слова, что-то по-прежнему тревожило молодую летни. Отчего Хин запомнил рассуждения старика столь подробно? Да и с чего выжившему из ума Бобонаку было заводить подобные речи? Наконец, зачем бы юный Одезри стал пересказывать их? Разве с целью пошутить, и поначалу девушке и вправду было смешно слушать, как серьёзно ребёнок вещает о том, в чём ничего ещё не смыслит. Но разве Хин не должен был расстроиться, когда она раскрыла его розыгрыш, или хотя бы растеряться?