Лора Андронова - Подняться на башню

— Отец Непостижимый…

Дерево вызывало страх, Панически хотелось развернуться и бежать, бежать прочь, чтобы только не видеть этого жуткого силуэта на фоне белесого неба.

— Что это? — прошептал Баулик, уже подозревая истину.

— Это он. Тробан Присс, письмоводитель, — одними губами ответила Риль.

Застывая, смола образовывала на песке черные бугристые наросты, распространяющие резкий коричный запах.

— То, что он выделяет, — сильнейший яд. Чтобы никто не захотел подойти к нему ближе чем на милю. Никто и никогда.

Здесь не было даже змей, даже вездесущих ящерок, даже насекомых.

— Нам казалось, что идея великолепна. И сам Присс пришел от нее в восторг. Он говорил, что всегда мечтал полностью вникнуть в жизнь растений, понять…

Широко раскрыв глаза, Баулик смотрел на волнующуюся мощную крону.

— Я не помню, как все случилось. Как мы превратили его. — Она перевела дыхание. — Очнулась я от крика. Стоя на коленях перед деревом, Юмазис кричал — хрипло, дико, болезненно. Оазис был мертв.

— Почему же вы не вернули Приссу прежний облик?

— Мы не могли. Сделать человека чудовищем несоизмеримо проще, чем чудовище — человеком.

Монах робко погладил Риль по руке:

— А может, ему так лучше?

— Некоторое время ему действительно было лучше. Но потом сюда снова потянулись люди.

— Зачем?!

— За ядом. За смертельным, эффективнейшим ядом.

— Боги небесные!

— Кого-то интересовала сама отрава, кого-то — золото, что можно за нее получить. — Риль подошла к дереву и прижалась щекой к его сухой коре. — Они умирали здесь десятками. Сотнями. Но некоторым удавалось спастись. Потому паломничество продолжалось. Лет двадцать назад один кретин распустил слух о том, что это место — священная роща самого Ристага, символ его ярости и гнева.

Она стиснула кулаки:

— Роща! Казалось бы, ничего глупее и придумать невозможно! Но народ поверил. Все так любят красивые и значительные легенды.

Бешеный порыв ветра заставил ее замолчать. Песок поднимался в воздух, заслоняя небо. Вместе с ним отрывались от земли и летели ветхие лоскутки, бывшие когда-то одеждой, обломки костей, куски кожи.

— И вы не могли помочь? — спросил Баулик.

— Кому? Людям? Приссу?

— Приссу.

— Я боялась снова ошибиться, потому вернулась в Академию. Я должна была все обдумать. И еще многому научиться.

— А как же Юмазис?

— Он повредился. Сошел с ума. Твердил, что не может этого вынести. Что мы — уроды, твари, которым нет места на этом свете. Он пытался покончить с собой. Пытался убить меня. Потом успокоился, словно принял какое-то решение. Однажды ночью он ушел. И долгие годы я ничего не знала о его судьбе.

Риль задумчиво склонила голову. В ярком солнечном свете ее волосы были ослепительно золотыми. Минуту спустя она повернулась к Баулику:

— Отойди чуть-чуть.

— Что вы собираетесь делать?

— Репу сушить. Монах заволновался;

— Хотите его расколдовать?

— Да.

— А вы не боитесь, что… — Он запнулся. Риль отряхнула пыль с брюк.

— Боюсь. Но дальше так продолжаться тоже не может! — Она мельком глянула на Баулика и отвела глаза. — В последний раз я была здесь три года назад. Возле дерева собралась целая компания — несколько человек, гном и орк. У всех на лицах были повязки. Они собирали смолу в специальные ведерки, соскребали ее с корней, со ствола. А по коре все ползли и ползли вязкие черные капли. И мне показалось, что дерево… Что дерево плачет.

По спине Баулика побежали мурашки.

— Они выжили? — шепотом спросил он.

— Кто, собиратели яда? Не думаю. Повязки-то у них были самые обыкновенные.

Монах открыл было рот, чтобы ответить, но Риль знаком призвала его к молчанию. Расстелив на песке свою накидку, она встала на колени. Ее взгляд был прикован к дереву. Сперва она просто смотрела — пронзительно, изучающе. Потом с ее губ сорвались первые слова, и Баулик увидел, как с. накидки поднялось ввысь целое облако сиреневых искорок. Потом Риль протянула к дереву руки, и оно потянулась к ней ветвями. Чародейка продолжала что то говорить, но монах уже не мог различить отдельных фраз — речь звучала как рокот горной реки, как шум барабанящего по крышам дождя.

— Отец наш Непостижимый, все видящий, все знающий, не оставь меня, спаси меня, сохрани, наставь на путь, озари сиянием своей мудрости, — зачастил он, пытаясь успокоиться, не дай свершиться злу. Распахни объятия для душ страждущих и горюющих. Прости нам прегрешения, ибо не ведаем, что творим.