Лора Андронова - Подняться на башню

— Но…

— Да, на них вы оттачиваете свое мастерство, совершенствуете лекарства, приемы. Не надо. Лечите простуды, неострые воспаления, вывихи, неопасные переломы. Насморк. Ушибы. Расстройства. Колики. Все просто. Не лезьте туда, где все предрешено. Не изменяйте того, что предначертано. Не спасайте жизни.

Перед глазами Уно заплясали черные искры. Стих доносившийся с улицы шум, В неестественной тишине Аний закончил:

— Или Ристаг заберет вашу.

Уно вздрогнул.

— И вашего сына.

Черные искры собрались в рой, поплыли, залепляя, закрывая солнце. Стало темно, и в этой жуткой, ненастоящей темноте мир покачнулся и беззвучно полетел вниз, в бездну.

Сперва Лёля радовалась переменам, произошедшим в муже, и объясняла их воздействием последней ссоры. Большую часть времени Уно проводил дома. Он поздно вставал и рано ложился, ел медленно — со вкусом и расстановкой, никуда не спешил — много времени проводил с Нои.

Его перестала интересовать лечебница, всеми делами занимались наемные помощники. Он не работал в лаборатории, не производил опытов, не оперировал, только изредка выезжал к больным.

Проходили недели, и Уно становился все более вялым. Его взгляд сделался тусклым, равнодушным, лицо — одутловатым и бледным. На все расспросы он отвечал, что чувствует себя хорошо, но особого желания заниматься медициной не испытывает.

Однажды, за завтраком, во время которого Уно не проронил ни слова, Лёля не выдержала.

— А пора очередного осмотра в «Осинушке» еще не пришла? — небрежно поинтересовалась она.

Ее муж пожал плечами.

— По-моему, ты давно там не был.

— Наверное, — не стал спорить он.

— Или сходил бы к тому купцу, помнишь? С височными болями? — продолжала уговаривать Лёля.

Уно безразлично кивнул:

— Схожу.

А к госпоже Нуклер? Ты же говорил, болезнь у нее развивается медленно, но…

— Нет.

— Что значит нет?

— Битль сходит.

— Ты же собирался взять ее в лечебницу, испробовать что-то.

Пальцы Уно стиснули пряжку пояса.

— Я передумал.

— То есть как — передумал?

— Передумал.

— Но она же умрет?

Лекарь молчал.

— Или не умрет? — неуверенно переспросила Лёля. — Может, и не умрет.

— Почему ты не хочешь?

— Не хочу что?

— Не хочешь хотя бы попробовать!

Уно опустил глаза, разглядывая запястье левой руки. Полоса орнамента — подарок Ания — сильно поблекла и была почти неразличима, но лекарь отчетливо видел каждый виток, каждую причудливую деталь узора.

— Нет.

— Но…

— Я же сказал — нет. Нечего там пробовать.

Лёля вздрогнула: впервые ее мягкий и покладистый муж заговорил таким тоном. Она закусила губу, чтобы не расплакаться, но непослушные слезы побежали по щекам, закапали на подол платья.

— Уно, — прошептала она. — Уно, почему?

— Понимаешь, я не могу не потому, что не хочу… Я..

Снизу донесся заливистый звон дверного колокольчика. Уно резко встал, едва не опрокинув тарелку, и подошел к окну. Тоненько всхлипнув, Лёля достала носовой платок и промокнула им лицо, налила себе ромашкового чая. Не успела она сделать глоток, как в столовую влетела служанка.

— Господин, госпожа, — запричитала она, испуганно перебегая глазами с молчавшего хозяина на заплаканную хозяйку. — Там посланник от герцога прибыл.

Ротик Лёли изумленно приоткрылся.

— Кто?!

— Посланник от Акины Убарского, госпожа. Герцог ранен, нужно, чтобы господин осмотрел его.

— Уно! — воскликнула Леля.

Лекарь дернул плечом:

— Пускай им займется Битль.

— Уно! Ты сошел с ума! Это ведь сам герцог! Наш сеньор! Ради Всемилостивой Амны! Что тебе стоит только осмотреть его?

— Господин мой, это честь, большая честь, — бормотала служанка.

— Подумай, что с нами будет, если ты откажешь!

— Как же можно так пренебрегать… Не по-людски это, совсем не по-людски…

— Он может наградить нас, устроить будущее Нои!

— А ну как стражников пришлет своих? Закуют в кандалы — и в казематы. За непочтение-то.

Медленно, нехотя Уно повернулся и посмотрел на женщин. Его взгляд был рассеянным, дремотным.

— Хорошо. Я осмотрю его светлость.

Уно вошел и герцогский кабинет, потирая виски. С тех пор как Аний отлучил его от любимого дела, он чувствовал себя как подушкой придавленный: звуки доносились издалека — слабые, приглушенные, удары казались несильными, мелочные уколы не ощущались вовсе. Апатия представлялась Уно отличным убежищем от постигшего его несчастья, но в образовавшейся пустоте ничто не отвлекало лекаря от царапающих душу раздумий.