Дарелл Швайцер - Маска чародея

Как и сказал Намек, все знали, где меня искать. Я подумал о бегстве, но бежать было уже невозможно. Даже не невозможно, бессмысленно. Здесь, в этом доме, был для меня центр мироздания. Именно здесь — в единственном доме, который я помнил, в котором я жил. Именно здесь, несмотря на все его причуды и капризы, несмотря на населявших его призраков. Куда мне было бежать? Я не мог бежать из этого дома точно так же, как не мог и вылезти из собственной кожи.

Снаружи собралась толпа.

Как я и говорил, мое поведение с этого момента трудно объяснить. Возможно, я сошел с ума. А может быть, чародеи, поселившиеся в моем сознании, заговорили одновременно, все смешав у меня в голове и полностью парализовав мой разум.

Я заставил себя подняться на ноги и потащился в спальню, стараясь не наступать на больную ногу. Здесь я буду в безопасности. Здесь я смогу скрыться от мира и продолжить свою работу.

Да, наверное, это слишком большая потеря крови заставила меня поглупеть. Я открыл окно, распахнув ставни. Мне обязательно был нужен свет!!!

— Вот он! — закричал кто-то с набережной. Множество голосов слилось в единый рев.

Но для меня этот звук значил ничуть не больше, чем шум ветра. Я уселся за стол перед окном, радуясь солнечному свету.

— Убийца! Ты хочешь погубить всех нас?

Я не удержал в руках сумку, уронил ее на пол и, с трудом превозмогая боль, нагнулся, чтобы поднять ее. Ничто в мире не казалось мне более важным. Какое же облегчение я испытал, когда я обнаружил, что ни один из пузырьков с чернилами не разбился и рукопись не пострадала.

Я разложил на столе листок, закрепив его, и продолжил работу, начатую в доме учителя, — принялся иллюстрировать притчу «Три небесных брата», повествующую о подвигах и муках трех братьев, проснувшихся в комнате, единственной уцелевшей после гибели их мира, — словно сам я сидел в такой же комнате.

Но все братья по очереди покидали комнату, чтобы встретить свою судьбу. Я этого делать не собирался.

Что-то гулко ударило по стене снаружи. Я рассеянно подумал, что это соседские дети бросили пригоршню камешков, как они иногда делали, подзуживая друг друга, в игре «Раздразни чародея».

Я забыл о себе, увлекшись эффектными завитками на причудливо изогнутых буквах, совершенно уверенный, что именно благодаря им я узнаю секрет собственного счастья, и что все тайны бытия Вселенной сокрыты именно в этих изящных перекрещенных линиях. Лишь совершая это священнодействие, я смог забыть о всех своих переживаниях, о страхе и боли. Я остался в полном одиночестве, спрятавшись в собственных иллюстрациях, где мне ничто не угрожало.

Что-то просвистело у самого моего уха; снова раздался стук камней, удары по стенам дома, глухой напоминавший отдаленный гром. Пол содрогнулся. Пузырек с золотыми чернилами спрыгнул со стола и разлился. Я уставился на него, лишившись от возмущения дара речи.

Я чувствовал запах дыма, но не мог заставить себя осознать, что это значит. Попытавшись продолжить работу, я, к своему глубокому и самому искреннему удивлению обнаружил, что не могу поднять правую руку. Пальцы по-прежнему сжимали тонкую кисть, но запястье было приколото к столу подрагивающей стрелой. Кровь заливала страницу рукописи.

На улице торжествующе завопила толпа, голоса людей смешались со звуками рога, звоном колоколов, боем барабанов, вздымаясь все выше и выше на волне страшного рева.

В окно со свистом летели все новые и новые стрелы; почти все они втыкались в кровать и в дальнюю стену.

Струйки дыма начали просачиваться сквозь щели в полу. Дом горел. Но лишь когда стрела с громким «дзынь!» воткнулась в книжную полку, разбросав тощие томики — мои первые книжки! — я смог подняться на ноги. Лишь что-то в таком роде, что-то совершенно экстраординарное, могло вывести меня из ступора.

Я громко вскрикнул, вытаскивая стрелу, прошившую мое запястье. Стол упал. Я перешагнул через него, пошатываясь, и поковылял к окну. В окно одновременно влетело еще пять или шесть стрел. Одна пропорола мне рукав и прошла через руку, не задев кость. Другая угодила в правый бок между ребрами. Я чувствовал себя, как букашка, протыкаемая булавками. Насилие закружило меня в безумном бешеном танце.

Треск ломающихся бревен донесся на сей раз сверху. Вся комната была заполнена дымом. Я понимал, что умираю. Задыхаясь, я свалился на колени и застонал — открылась рана на ноге. Каким-то образом я умудрился подползти к окну и повиснуть на подоконнике.