Дарелл Швайцер - Маска чародея

— Извини. Я пойду. Постарайся все же вспомнить, что я был твоим другом.

— Мой друг мертв.

Я подошел к выходу. Горячая кровь лилась по ноге непрерывным потоком. Боль усилилась. Я боязливо выглянул на улицу — никакого намека на солдат. Возможно, жене Намека не удалось убедить власти, что чудовище, которым пугают детей, собственной персоной сидит, дожидаясь их в лавке ее мужа. Наверняка за подобную информацию была назначена награда, и жрецам приходилось каждый день выслушивать самые неправдоподобные истории.

Пошатываясь, я попытался побежать и даже умудрился сделать это — хотя наполовину бежал, наполовину подпрыгивал. Намек вышел из мастерской и крикнул мне вслед:

— И не надейся, что сможешь скрыться! Всем известно, где тебя искать!

Это действительно было прекрасно всем известно, но меня уже ничего не могло остановить. Вечерний сумрак давно сгустился в воздухе. Тени от домов растянулись по улицам, и нищие забрались на крыши. Хозяева заперли окна и двери. На вершине башни храма Сюрат-Кемада священники забили в колокола и затянули молитвы, чтобы хищная пасть смерти не разверзалась над городом хотя бы еще одну ночь.

Завернув за угол, я оказался среди разбитых лодок, выставленных в ряд на опорах в ожидании ремонта, и нос к носу столкнулся с эватимом, который, пыхтя, поднимался по лестнице из лежавшего внизу дока. Он широко распахнул свою крокодилью пасть. На миг мне показалось, что во рту чудовища я вижу ночное небо, звезды и сияющую луну, но эватим лишь зашипел на меня, даже не попытавшись преследовать, когда я пробежал мимо.

Боль в ноге все усиливалась. Левая ступня стала мокрой от крови. Я сел на бочку, оторвал полоску от своих пропавших штанов и, как сумел, перевязал рану.

Наконец я доковылял до заброшенного порта на окраине перед самым моим домом и несмотря на риск обреченно побрел мимо разбитых лодок, и мне казалось, что темная вода в реке кишит мертвыми телами.

Добравшись до крыльца, я без сил повалился на него, с облегчением прильнул к знакомым перилам и уже готов был пролежать там всю ночь. Но что-то темное, пахнувшее грязью и разложившейся плотью двинулось из тьмы в мою сторону. Я с трудом поднялся, взялся за ручку двери, произнес магическую формулу, отпирающую замок, ввалился в дом, запер дверь тем же заклинанием, но произнесенным наоборот, и водрузил тяжелый засов на место.

Сохранил ли я здравый рассудок после всего этого сказать не могу. Во всяком случае, я не предпринял никаких мер предосторожности. Наверное, это слишком большая потеря крови заставила меня поглупеть.

Прислонившись спиной к двери, я медленно сполз на пол, дрожа от страха, боли, обиды и слабости и вцепившись в свою школьную сумку, словно от нее зависела моя жизнь. Думаю, я ненадолго уснул, так как лишь во сне комната могла вдруг наполниться сердитыми людьми с угрюмыми лицами, расхаживавшими туда-сюда, ссорившимися и ворчавшими, — все они были чародеями, и звали их Таннивар, Орканр, Тально и Бальредон. Мой отец Ваштэм тоже был там, точно такой же, каким я видел его в последний раз при жизни — изможденный, извивавшийся из стороны в сторону и двигавшийся так, словно его спина и ноги были изуродованы неведомой болезнью.

Но, когда я открыл глаза, оказалось, что я сижу в темноте в совершенно пустой прихожей. Ногу ужасно жгло. Я осторожно потрогал ее. Кровотечение, скорее всего, почти прекратилось. Впрочем, если не сгибать ногу, боль была вполне терпимой.

Дом скрипел, двигался и говорил разными голосами. Один раз мне даже показалось, что наверху мама поет Хамакине колыбельную, укачивая ее на ночь. И отцовская мастерская взывала ко мне, заточенные в бутылках жертвы угрожали, умоляли и бормотали что-то невнятное.

Мне даже показалось, что я вижу самого себя — маленького, одетого в неподвязанную детскую тунику со школьной сумкой под мышкой, метнувшего в мою сторону загадочный взгляд перед тем как поспешить прочь. Люк то и дело открывался. Лестница трещала и скрипела под тяжестью того, кто поднимался с причала.

Незадолго до рассвета появился мамин геват, изображавший самого Сюрат-Кемада, — деревянный человек-крокодил со светящейся чешуей. Он плыл по воздуху его громадный, протянувшийся через все комнаты дома хвост извивался, а гигантское ничего не выражающее лицо бога нависло надо мной, шепча имена всех, кто теперь жил во мне.

Бледный рассвет забрезжил сквозь щели в ставнях. Снаружи многоголосым хором запели речные птицы. Их вспугнул человеческий голос — кто-то громко кричал. В ответ ему раздался другой крик, затем третий. Вдали заиграл рог.