Дарелл Швайцер - Маска чародея

Я надеялся, что это удивит даже саму Сивиллу.

Здесь я должен кое о чем упомянуть.

У Луны было магическое зеркало. Я обнаружил его неделю спустя — тщательно спрятанное, оно стояло в темном углу в гардеробной сразу за спальней. Лишь по необычному смещению перспективы, благодаря случайному взгляду, быстрому повороту глаз, я смог понять, что это зеркало, а не тень и не темное пятно на стене.

Я протянул руку, и воздух, казалось, задрожал в неровном свете позднего дня. Затем мои пальцы коснулись стекла, которое слегка подалось назад, словно зеркало не было закреплено на стене, а плавало в воздухе. Я стал шарить руками, стараясь найти его края.

Оно действительно плавало в воздухе, как тяжелое бревно на воде, только вертикально — удлиненный овал, немного превышающий мой рост. Я перетащил его в лабораторию, где освещение было гораздо лучше, и прикрепил к стене.

Магическое зеркало, если умело им пользоваться, очень многое может открыть о живом и мертвом, далеком и близком, прошлом, настоящем и будущем. Но пока я видел в нем лишь собственное отражение.

Ну и как оно характеризовало Секенра?

Я не увидел ничего особенного: мальчишка лет пятнадцати-шестнадцати, очень тощий, немного ниже среднего роста, ссутулившийся — я моментально выпрямился — с круглым гладким лицом с большущими темными глазами, с непослушными черными волосами до плеч, собранными сзади в неаккуратный хвост, с оливковым цветом кожи, слишком бледным для жителя Страны Тростников, но совершенно необычным для обитателей Дельты.

Столь заурядное лицо на всем протяжении Великой Реки нигде не привлекло бы ничьего внимания. Отметина на лбу (там, куда меня поцеловала Сивилла) могла оказаться ожогом. У подмастерьев кузнецов бывают и похуже. Кривой шрам на щеке по иронии судьбы напоминал мне крошечный серп убывающей луны, но он, как и тонкий рубец с одной стороны носа, вполне мог быть получен в уличной драке.

Я поднял руку, чтобы потрогать лицо. Да уж, шрам от стрелы, пробившей правое запястье, вызовет больше вопросов, если кто-нибудь заметит его. Прорицатель вполне мог бы рассказать о моей судьбе по всем этим следам прошлого, которые я собрал на своем теле. Но что мог сказать неискушенный наблюдатель? Ему и смотреть было не на что.

Мальчишка Секенр нелепо до абсурдного одетый в платье, явно позаимствованное из гардероба взрослого мужчины: черная рубашка, настолько длинная, что доходила почти до коленей, слишком большие штаны, закатанные до тех же грязных коленок, грязные босые ноги, испещренные свежезажившими порезами лодыжки — свидетельство счастливого избавления из пасти крокодила. Подобные вещи случаются слишком часто. Открытый ворот рубашки обнажал костлявую грудь заляпанную чернилами. Закатанные мешковатые рукава, перепачканные чернилами пальцы…

На улице едва ли кто-то обернется вслед такому замухрышке — скорее всего, бедный ремесленник, не докатившийся пока до того, чтобы стать попрошайкой.

И все же, без всякого сомнения, это был могучий чародей, побывавший в утробе Сюрат-Кемада и вернувшийся обратно, бросивший вызов самой Смерти, выделенный Сивиллой и отмеченный ею. В зеркале отражался убийца царей и чародеев, уничтоживший и Венамона Четвертого, и его приспешника Луну слишком страшным образом, чтобы снова говорить о нем.

От подобного чудовища должны шарахаться, отворачиваясь в страхе. Даже в Стране Тростников все знали, если пользоваться словами его учителя, что он «источник, сточная канава зловещей черной магии».

Его тайна, то, что отличало его от других, никак не отражалось в зеркале — это совсем не было связано с его внешностью. Даже в магическом зеркале я видел лишь Секенра-мальчишку, который ушел далеко от дома и не знал, куда лежит его путь.

И кое-что еще.

Черная магия, как предупреждал меня отец, очень соблазнительна, она завораживает. Я с головой погрузился в ее изучение не просто из страха перед тем, что может произойти со мной в будущем, если я не сделаю этого, но и из-за ее бесспорного очарования, «из любви к искусству», как это сформулировал Луна, характеризуя свое леденящее душу хобби. Черная магия — это музыка, которую способен услышать лишь чародей. И он действительно никогда не может отказаться от нее, заставить ее смолкнуть.

Так что я все дни напролет проводил в библиотеке своего предшественника, один за другим срывая магические замки с волшебных книг, жадно поглощая их тайны, используя свое искусство каллиграфа для копирования карт, таблиц, диаграмм, чертежей и знаков, которые я не стану воспроизводить здесь, в книге своей жизни.