Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – майордом

– Для этого, – спросил он быстро, – вы и собрали войско?

– Да, – ответил я, не моргнув глазом. – Надо выжечь очаги неверия, разрушить чужие храмы и утвердить святое распятие над развалинами неправильной религии!.. А они все неправильные, раз не наши. Вообще-то это наш святой долг, к которому, кстати, подталкивает и необходимость.

– Да-да, сын мой!.. Ты – настоящий сын церкви!

Я умолчал, что имею в виду совсем не ту необходимость, о которой думает он, пояснил:

– Сейчас готовлюсь открыть Тоннель под Хребтом… не помню, говорил ли вам о нем… во всяком случае, со всех брал клятву молчать… Как вы понимаете, если Тоннель открыть, но не обезопасить, нечестивое воинство короля Кейдана тут же хлынет в наши святые… ну, пусть не совсем святые, но все же благочестивые земли. Тут даже люди попадаются благочестивые, да. Потому, отец Дитрих, вам придется оставить приятное развлечение, я имею в виду допросы и затопление ведьм…

Он поморщился.

– Что вы мне все тычете этих ведьм? Вы же знаете, молодых ведьм не бывает, а вот к старости большинство женщин ими становятся! Думаете, приятно возиться со злобными старухами?

– Молодых не бывает? – удивился я. – А я слышал…

Он отмахнулся.

– Слухи. Басни. Легенды. Мужские мечты… так что вы хотите от меня?

– Я сказал, – повторил я, – что вам надо бы на время оставить допросы и сжигание ведьм, а нужно поработать над воинским духом вторгателей.

– Вторгателей?

Я развел руками.

– Лучшая защита – нападение. Мы поднимем святое знамя защитников истинной веры, все остальные – неистинные, и первыми пройдем через Тоннель. На той стороне расположимся в герцогстве Брабант, оно контролирует участок земли с подступами к Тоннелю. Герцог Брабантский, напоминаю, мой отец. Для вас, святой отец, работы будет невпроворот…

Он сказал взволнованно:

– Да-да, если там такое творится…

– И не только, – добавил я.

– А что еще?

– Герцогство Брабантское хоть и почище остального королевства, но тоже уступает в христианском рвении людям Армландии.

Из слабо освещенной комнаты бесшумно вынырнул слуга с медным кувшином. Осторожно и опасливо обойдя спящего Пса, нацелился взглядом на опустевшие кубки, однако отец Дитрих нетерпеливым жестом отослал прочь. Лицо его из озабоченного и взволнованного становилось рассерженным.

– Как можно такое?

Я развел руками, чувствуя себя виноватым, что в мире не все идет гладко.

– Да. Хотелось бы, чтобы вера Христа, поправ язычество и утвердившись, цвела и развивалась… как оно и должно. Но почему бывает так, что люди от хорошего обращаются к плохому, не знаю. Что-то в нас самих есть такое… Даже эдакое.

Он тяжело вздохнул.

– Сын мой, ты уже привык, но скажу тебе, что для Зорра даже ваша Армландия – страна порока и разврата. А уж что ждет по ту сторону Хребта… если верить тебе, а не верить нет оснований, меня ужасает и наполняет великой скорбью. Боюсь, придется привлечь намного больше проповедников, чем у нас есть!

– Привлекайте, – сказал я решительно. – Мы должны нести слово Христа в массы. И высокую культуру на лезвиях наших острых мечей.

Он кивнул, лицо медленно принимало деловое выражение.

– Уже привлекаю. Я просил Ватикан прислать мне носителей слова Божьего как можно больше. Даже не из Ватикана, а из земель поближе.

– Ого, – сказал я пораженно, – я ж вам вроде бы не говорил про Тоннель!

– Говорили или нет, – ответил он отстраненно, – не это неважно. Инквизиция должна везде иметь свои уши, сэр Ричард, уж не обижайтесь. Главное, чтобы не нам навязывали свой образ жизни и свой строй мыслей, а мы.

– Потому что с нами Бог, – сказал я.

– Истинно, – ответил он и перекрестился.

Пламя светильника перестало метаться, отец Дитрих вернулся к столу и тяжело сел на стул. Взгляд его снова стал строг и взыскующ. Я в ответ растянул губы в примирительной улыбке.

– Да, понимаю. В конце концов, работаем на одну цель.

Над миром царила бархатная ночь, серебряный диск величаво выплыл из-за края земли и как пузырек воздуха в плотной воде неспешно поднялся в зенит. Мы с отцом Дитрихом утрясли основные задачи, я вежливо проводил его до выхода из донжона, что уже не донжон, а дворец, а когда вернулся в покои, снова стало трудно дышать, сердце всколотилось, как бешеное.

Нечто злое, которое не хочу называть вслух, стыдно, бросало меня чуть ли не бегом взад-вперед, я сжимал кулаки и шепотом богохульствовал, не решаясь рухнуть в постель, все равно вскочу и буду рычать в бешенстве.