Мария Галина - Бард

– Мама, что это?

– Отойди, - тут же сказала мама, но не дождавшись, когда он послушается, подбежала, схватила его и оттащила от окна. - Ты можешь пораниться осколками.

– Окно разобьется? - поинтересовался Фома деловито.

– Не знаю, - мама повернулась к отцу, который уже натягивал куртку.

– Что случилось? - спросила она. Голос у нее стал тоненький, как у девочки.

– Похоже, горят цистерны, - сказал отец. - Цистерны с нефтью.

– Кэлпи?

– Может быть.

– Но это же совсем рядом! Как они ухитрились пробраться?

– Кэлпи не дурачки. И они гораздо хитрее, чем о них думают. Они больше не ложатся грудью на пулеметы, как раньше. А мы-то бросили все на охрану новой буровой установки! К ней-то легче подобраться; она в нескольких километрах от Территорий. А они взяли и подорвали цистерны, завтра должен был прилететь грузовоз с Суши, ну, вот…

– А если они вот так… нападут на школу или больницу?

– Зачем? - спросил отец.

– Ну… это же нелюди. Кто может знать, что у них на уме.

– Кэлпи, конечно, не люди, - согласился отец. - Именно поэтому они ничего не делают просто так. Не волнуйся, они не нападут на школу. Никогда. Зачем им это?

– Откуда ты знаешь?

– Я верю специалистам. Кому же еще верить? - он горько усмехнулся, потом сказал: - Ну, ладно, - торопливо поцеловал маму и ушел. А Фоме мама велела вернуться в кровать. Сама она осталась в комнате с ним, но на кровать не села, а продолжала ходить взад-вперед, сжимая руки. То подойдет к окну, то к двери. Так и ходила, Фома уже задремал, а все равно слышал сквозь сон ее шаги. Скрип половиц вторил им.

Во сне Фома смутно видел клубящиеся тучи огня и черных людей, которые, суетясь, как муравьи, разворачивали брезентовый рукав…

Отец вернулся под утро, от него остро пахло гарью, куртка сделалась черной, а лицо черно-красным.

– Я вызову врача, - испуганно сказала мама.

– Врачам сейчас есть чем заняться, - отмахнулся отец.

– Это и вправду кэлпи? - шепотом спросила мать.

Отец устало кивнул и начал стаскивать куртку, при этом досадливо морщась.

– Сволочи. Никого не жалеют. Ни себя. Ни нас. Мама то ли вздохнула, то ли всхлипнула.

– Что им от нас надо? Почему не оставят нас в покое?

– Это конкуренция, - пояснил отец, - за пространство и за ресурсы. Сначала проигрывали мы, но потом на Суше разработали толковую стратегию, и стали проигрывать они. Но остановиться они не в силах.

– Что же они, - шепотом спросила мама, - так и не успокоятся, пока не…

– Скорее, наоборот, - сказал отец. - После войны их и осталось-то всего ничего. Это они от бессилия.

«Вырасту и убью всех кэлпи», - подумал Фома. Он представил себе, как с настороженным оружием пробирается болотами, где в тине ворочаются огромные рыбы, как уходят вверх частоколы тростника, оставляя лишь узкую синюю полоску неба, и где-то там, в плавнях, на заросших островках, скрываются злобные зеленокожие твари, но он, Фома, сильный и смелый, и у него верные боевые друзья.

Мать звякала чем-то, вполголоса переговариваясь с отцом, пахло спиртом и дегтярной мазью, но Фома уже не слышал - он плыл на легком катере по темной воде, урчал мотор, и плавни смыкались над его головой.

Он вздрогнул и проснулся.

От прогоревшего костра тянуло кисловатым дымом, листва была черной, а небо - густо-синим; а ведь дома из окна ночное небо казалось черным, а листва - зеленой. Крупные звезды сияли разноцветными огнями, а раньше он думал, они все одинаковые - белые и холодные.

Он пошевелился на жестком ворохе сухих стеблей тростника. Тело зудело от укусов песчаных блох, правое запястье охватывала причудливо вывязанная петля, веревка другим концом прикреплялась к запястью одного из кэлпи. Сейчас она натянулась и дергалась туда-сюда. Оттого Фома и проснулся.

В сумраке меж черных стволов сновали высокие гибкие фигуры. Он нагнулся и попытался зубами ослабить узел. Веревка была гладкая и скользкая, как змея.

Кэлпи повел рукой, и Фома нырнул к нему головой вперед.

– Сиди тихо, - велел кэлпи и прижал ладонью макушку Фомы, так что тот пригнулся, больно ударившись носом о собственное колено.

Фома, не сдержавшись, ойкнул, и кэлпи ладонью лениво ударил его по шее. Получилось очень больно.

– Пусти, гад, - сказал Фома и дернул веревку.

Тогда кэлпи еще раз ударил его. Фома сглотнул слезы; боль не главное, главное - унижение. Его били сверстники в школе, но ни разу - взрослые. Ну, отец иногда мог дать ему подзатыльник. Кэлпи посягал на то, что раньше принадлежало только отцу - на право хорошенько стукнуть его, Фому.