Евгений Адеев - Небо в огне

— Не сейчас, — оборвал его Владимир, избавившись наконец от перевязи и с облегчением швырнув ножны с мечом на стол. — Дай с дороги в себя придти. Чувствую, мне в ближайшие дни толком поспать не удасться, так будь ласков, дозволь хоть сейчас прикорнуть на часок. Потом подробно да обстоятельно доложишь, что там у кого стряслось такого, что ну никак без Великого Князя не обойтись…

«Кречеты» тем временем закончили осмотр и так же быстро и бесшумно выскользнули из палаты. Владимир облегченно вздохнул, бухнулся на кровать и потянул с ноги сапог. Добрыня с легким поклоном отступил в коридор, но когда уже поворачивался, чтобы уйти, Владимир вдруг жестом остановил его.

— А, вот еще, постой… Чуть было не забыл… — рассеянно пробормотал князь, освободившись наконец от сапога и зашвырнув его под стол.

Добрыня остановился в дверях, давая понять, что он весь внимание.

— Разыщи Велигоя… — Молвил Владимир, и ухватился за второй сапог. — И пришли его ко мне, только поживее. Спать дико охота…

Владимир растянулся на кровати, с наслаждением вытянув гудящие ноги и закинув руки за голову. Все. Приехал. Теперь можно хоть немного расслабиться… Ненадолго, совсем ненадолго, но что поделаешь — никто не обещал, что будет легко.

Через распахнутое окно со двора доносился неясный шум, суматоха прибытия была в полном разгаре. А Владимиру гомон человеческих голосов почему-то напомнил могучий шум морских волн, разбивающихся о подножия несокрушимых стен Царьграда. И стоило только вспомнить о нем, как одна мысль потащила за собой другую, та — третью, и вскоре думами он уже был там, далеко от родной Руси, слышал шум моря, сиплые крики чаек, чувствовал на плечах привычную тяжесть золоченой брони императорской стражи… и сжимал в объятиях ту, которая чище ясного неба и нежнее летнего ветерка, прекраснее утренней зари и желаннее всех сокровищ мира…

Стук в дверь. Тихий, но настойчивый. Владимир с трудом оторвался от грез, тряхнул головой и вдруг понял, что за сладостными мечтаниями начал засыпать. Раздраженно попытался сообразить, кого это там леший принес, потом вспомнил сказанное Добрыне, и на душе опять стало тяжко и тошно. Князь приподнялся на кровати, нехотя принял сидячее положение, откинувшись на подушках.

— Заходи, — молвил он, устраиваясь поудобнее.

Дверь приоткрылась. Ровно настолько, чтобы пропустить крепкого, широкоплечего воина в полной броне и черном налатнике, и тут же без стука захлопнулась.

— Светлый Князь повелел явиться.

Это прозвучало скорее как утверждение, а не вопрос.

— Повелел, — кивнул Владимир. — Проходи, Велигой. Садись.

Воин в черном пересек горницу быстрым мягким шагом, опустился на край лавки у стены. Владимир задумчиво разглядывал его, невольно задержавшись взором на глубоких шрамах, избороздивших бесстрастное лицо витязя. Темные, глубоко посаженные глаза вошедшего смотрели пристально и выжидающе. За правым плечом тускло поблескивала простым навершием рукоять длинного варяжского меча. Владимир вдруг подумал, что, пожалуй, никогда не видел воеводу «кречетов» без оружия. Впрочем, Велигой и сам по себе был оружием. Надежным и смертоносным.

Князь некоторое время молчал, пытаясь вспомнить, зачем звал воеводу. Тот терпеливо ждал — прямой и неподвижный, как меч в ножнах. Наконец Владимир вспомнил. И на душе стало еще хуже.

— Велигой… — молвил князь медленно, не уверенный, стоит ли вообще затевать разговор. Мелькнула нехорошая мыслишка отослать воеводу и забыть к такой-то матери обо всем случившемся, но Владимир решительно отбросил ее, как недостойную.

— Я просто хотел спросить… — Владимир вновь окинул витязя задумчивым взглядом. — Тот мальчуган… Которого выпихнули сквозь оцепление… Скажи мне…

Князь умолк, внимательно следя за выражением лица воина. Ничего. Никакого отклика. Все та же холодная бесстрастность. Владимир глубоко вздохнул.

— Неужели ты и впрямь выстрелил бы? — спросил он тихо.

Ни единый мускул не дрогнул на лице воеводы «кречетов». Но князь слишком хорошо знал его. И от этого знания порой становилось жутковато.

— Ты выстрелил бы? — повторил он твердо.

— Не задумываясь.

Голос Велигоя был столь же бесстрастен, как и его изуродованное лицо.

Владимир покачал головой, откинулся на подушки, уставился в потолок.

— Это же был совсем мальчонка… — молвил князь. — Он не мог быть опасен…

Князь не видел глаз Велигоя, но что-то промелькнуло в голосе витязя, когда он ответил. Нечто похожее на глубокую затаенную горечь.