Дмитрий Силлов - Злой город

– А энтого ты не иначе как в Орде прихватил? – кивнул на человека Семен.

– Тоже нет, – ответил Игнат. – То не ордынец. То человек из страны Кара, по-нашему выходит Поднебесная.

– Я смотрю, ты с собой иноземцев со всего света собрал, – хмыкнул Семен. – Эти тоже все из-за Срединного моря?

Действительно, через город шли что повозки, что люди рядом с ними, ранее в Козельске невиданные. На голове одного из гостей были намотаны какие-то тряпки, причем намотаны плотно, на манер шапки. Другой гость на тонконогом злом жеребце был горбонос, одет в короткополую черную куртку, обшитую дорогой кольчугой, широкие штаны и сапоги с загнутыми кверху носами. На его поясе висел длинный кинжал, отделанный серебром и драгоценными камнями. Волов, впряженных в повозки, и своих молчаливых слуг погонял гость громко, гортанно и отрывисто. Ему вторили двое чернобородых соплеменников, ехавших чуть позади и одетых попроще.

– Любопытен ты шибко, братец, – рассмеялся Игнат. – Скажу лишь одно – это люди. Как и мы с тобой. Они к нам в пути пристали, так вместе и ехали всю дорогу. В городах торговали, на пропитание себе зарабатывали. И нам сподручней – чем народу больше, тем товар сохраннее что у них, что у нас. Время сам знаешь какое, на дорогах неспокойно. А пока вместе ехали, они помаленьку по-нашему разуметь стали. Особливо вон тот.

Игнат кивнул на человека в тюрбане.

– Летопись пишет, учен за морем, да и лекарь наизнатнейший. Так что после баньки да за столом сам у них все и расспросишь.

Замыкала обоз открытая телега, к которой был привязан человек. Руки его были растянуты между бортами телеги и примотаны к железным заушинам крепкими сыромятными ремнями. Кольчуга покрывала тело человека, словно вторая кожа. Видно было, что ковалась она искусным мастером на заказ и подгонялась точно по фигуре. Грязная, местами порванная белая накидка с большим черным крестом на груди была надета поверх кольчуги и перехвачена на талии кожаным поясом. Белый мятый плащ с таким же крестом лежал на дне телеги, частично прикрывая сваленные в кучу подшлемник, двустворчатые наручи, наплечники, наколенники и кольчужные чулки той же работы, что и сама кольчуга. Похожий на мятое ведро с прорезью для глаз шлем крестоносца перекатывался у ног хозяина, погромыхивая в такт подпрыгивающей на бревенчатой мостовой телеге и порой задевая за рукоять огромного двуручного меча, валяющегося там же. Тогда громыхание становилось громче, словно в пустое ведро долбанули ухватом.

Телега скрипнула – и остановилась. Обоз въехал в город.

Отрок, стоящий на посту возле большого железного ворота, навалился на рукоять. Медленно начали сходиться тяжелые створки городских ворот. В уменьшающуюся щель между створками было видно, как поднимается на цепях бревенчатый мост через ров – дополнительная защита ворот в случае штурма.

Видимо, услышав обрывок разговора двух братьев, крестоносец поднял голову. В зеленых кошачьих глазах пленника сквозило презрение. Он взглянул на братьев, на стоящего рядом с ними чернокожего воина, перевел взгляд на идущего впереди человека в тюрбане, тряхнул роскошными золотыми кудрями, которым бы любая девка позавидовала, и сплюнул в прелую солому на дне телеги.

– Хорошая компания, – негромко проговорил он. – Грязный мавр и неверный сарацин. И с ними их друзья – куча лесных язычников.

Семен показал глазами на привязанного крестоносца:

– А это кто? Тоже, что ли, торговый человек? Больно рожа у него разбойничья.

– А это натуральный разбойник и есть, – ответил Игнат. – Их последнее время на Руси полно развелось. Слышал я, будто они к Пскову и Великому Новгороду подбираются – Орда с одной стороны, Ливонский орден – с другой.

При словах «Ливонский орден» крестоносец поднял голову. Высокомерные черты его лица исказились гримасой ненависти.

– Что ты там протявкал об Ордене, собака? – крикнул он.

На крик обернулись люди, разгружающие обоз. Воевода Федор Савельевич, было направившийся с дочерью к своему дому, остановился, повернул голову и прищурился. Настя тоже обернулась… и вдруг застыла на месте, не в силах оторвать взгляда от роскошных кудрей цвета солнца, слипшихся на виске от засохшей крови, и от благородно-надменного лица крестоносца.

Семен удивленно воззрился на пленника.

– Ишь ты, какой разговорчивый! И по-нашему разумеет. Только говор у него странный, словно сам как собака гавкает… Откуда ты его взял, братко?