Дмитрий Силлов - Злой город

Сейчас же Субэдэ грызли сомнения. Пхурбу покинул его. Душа… Забрал он ее с собой, не забрал?.. Да, в общем-то, мангус с ней, с душой. Ханский звездочет говорит, что полководцу она вообще ни к чему. А вот не исчезло ли вместе с кинжалом и древнее искусство, вложенное в него чжурчженьским колдуном?

С самого начала Субэдэ чувствовал, что это не просто умение убивать человека ударом руки или ноги, а нечто гораздо большее. Колдун говорил, что глубокое постижение этого искусства занимает не одно перерождение. Возможно ли постигнуть умом то, что он имел в виду?..

Полог шатра хлопнул, отброшенный в сторону уверенной рукой.

В шатер вошли трое. Один из них задернул полог и остался стоять на месте. Остальные обошли Субэдэ и, обнажив мечи, встали по бокам, сжимая рукояти потными от волнения ладонями.

– Приветствую тебя, Непобедимый, – с кривой усмешкой произнес тот, что вошел первым.

Субэдэ протянул руку, снял чайник с огня и долил себе в пиалу темной, пахучей жидкости. Воистину правы мудрецы Нанкиясу, воздающие хвалу напитку, помогающему очистить мысли и чувства в то время, когда душа человека возносится над его несовершенной плотью.

– Я уже говорил тебе, что не люблю, когда мне мешают пить мой чай, – невозмутимо произнес Субэдэ. – Чего ты хочешь на этот раз, воин, искусный в убийстве безоружных?

Лицо Тэхэ исказила яростная усмешка.

– На этот раз я хочу увидеть цвет волшебного глаза четвертого пса мертвого хана [162], который я выковырю из его глазницы острием своего меча!

Он рванул рукоять сабли, извлекая ее из ножен и одновременно бросаясь вперед…

…До того, как в Золотую Империю пришла Орда, жили в ней люди, умеющие на тонких, почти прозрачных шкурах, сделанных из риса, изображать мир таким, каким видели его они во время моментов высших откровений. Наивные! Они полагали, что и остальные видят его таким же.

Как же они ошибались!..

Люди видят постоянно меняющийся мир – облака, летящие по небу, табун, несущийся по степи, пылинки, кружащиеся в потоке воздуха…

Таким, как изображали мир те мертвые ныне люди погибшей империи, человек видит лишь на границе между миром людей и миром духов.

Нарисованным.

Неподвижным.

И так ли уж сложно выплеснуть содержимое своей пиалы в лицо нарисованного воина слева, а после метнуть ее в лицо другого, того, что застыл справа? А после, перепрыгнув очаг, помочь замершему на середине движения изображению достать из ножен саблю и после, придержав ее немного, посмотреть, как стремительно оживающий нарисованный воин, продолжая движение вперед, насадит себя на собственный клинок?..

…Тэхэ так и не понял, что произошло. Он видел лишь, как человек, сидящий в мирной позе у очага, вдруг превратился в смазанную тень. А потом внутренности разорвала невыносимая боль.

Тэхэ выбросил вперед руку со скрюченными пальцами – оттолкнуть, отшвырнуть средоточие этой боли, но его тело уже сотрясала предсмертная судорога. Последнее, что он увидел, это была рукоять собственной сабли, торчащая в его животе. И зажатая в окаменевшем кулаке черная повязка, которую всегда носил на лице Непобедимый Субэдэ-богатур…

Лицо одного из кешиктенов было красным, словно ошпаренный кусок мяса, но он мужественно справился с болью. И даже сумел приподнять пальцем одно веко.

Другой зажимал ладонью рваную рану на лбу, пытаясь унять кровь, заливающую глаза.

Но оба воина с радостью разделили бы судьбу своего сотника. Встань он сейчас с пола и позови их с собой прямиком в царство Эрлика, пошли б не задумываясь. Не пошли – побежали бы.

Лишь бы не видеть.

Но не видеть тоже было невозможно. По-настоящему страшное притягивает взгляд, заставляет смотреть на себя, пока не выпьет до капли все, что делает человека человеком, оставив на месте души корчащийся комок животного ужаса.

Лицо Непобедимого пересекал глубокий старый шрам. А на том месте, где боги вставили людям левый глаз, было сплошное черное глазное яблоко, в котором словно живые плясали отраженные блики огня, горящего в очаге. Этот глаз каким-то немыслимым образом смотрел сейчас прямо в души воинов, сдавливая их невидимыми железными пальцами, как, вспоров брюхо, сжимает опытный мясник трепещущее сердце коня, забиваемого на мясо.

– Ваш начальник уже никогда не увидит того, что он хотел увидеть, – бесцветным голосом произнес Субэдэ. – Вы увидели это вместо него. Подберите с пола ваши мечи и вложите их в ножны.

Завороженные нукеры повиновались безропотно. Скажи сейчас Непобедимый взрезать самим себе горло теми мечами – взрезали бы, прославляя мысленно его милость. Потому как вряд ли одеревеневший от ужаса язык смог бы произнести хоть слово.