Андрей Аливердиев: У Лукоморья

Между тем время уже давно перевалило за полночь. Расходиться нам не хотелось. И в сложившихся условиях как никогда всем хотелось устроить себе лишний Новый год. Мы веди понимали, что завтра могло уже не быть такой возможности.

Однако желание желанием, а усталость усталостью. И практически все временами стали укладываться, кто на диван, кто на пол. Прикорнула и Милица. Поохраняв минут пять ее сон, я вышел покурить к Аленкиному гаражу. Со мной это бывает, если слишком много выпью, или когда на душе неспокойно. Сегодня же было от чего покурить!

Каково было мое удивление, когда я застал там Яну. Причем одну. С сигаретой.

— А где твой друг? — спросил я ее.

— Ушел по Радужному мосту, но обещал вернуться. За мной.

— А, кстати, дома у тебя как к этому отнесутся?

— Никак. Я уже большая девочка. Кроме того, родители видели Вольдемара, — она называла Фенфира этим его самиопрозвищем.

— Знаешь песню «Привет» группы «Секрет»? Знаешь, недавно слушал ее по «Ностальжи», и почему-то представил нас с тобой. Как это все-таки грустно.

— Ты сам виноват.

— Может быть… Но все же я люблю Милицу. Уже 600 лет.

— Мы с тобой знакомы значительно дольше.

— Может быть. Точнее, конечно, да. Но, видишь, как оно устроено.

Тут взор мой упал на первые желтые листья, вызвав этим бешенный приступ вдохновения, и я начал читать.

— Чьи это стихи? — спросила Яна.

— Мои. Помнишь, ты когда-то просила их почитать.

— Слов нет, ты быстро отреагировал.

— Я старался, — ответил я, пытаясь не замечать иронии. — Но так уж оно вышло.

— А кому они были адресованы?

Вопрос был, конечно, интересный. В стихах, как вы, должно быть, успели понять, не было намека на какую-либо другую персону. Но, как это водится, Яна была права. Стихи у нормальных людей, а именно к таковым я всегда относился, просто так не пишутся.

— Ты ее не знаешь, — ответил я. — Это было так давно! — я на секунду окунулся во времена юности, и теплая волна прокатилась по меридианам тела.

— Что ж, почитай еще. Раз начал. Мне, небось, ты стихов не посвящал?

Я бы мог соврать, но сейчас для этого не было никакого резона.

— Ко времени нашей встречи я уже вырос. А может, и постарел. Нет, я, конечно, пытался остаться молодым, но не все находится в нашей власти. И, кроме того, мои стихи всегда были или пустыми, или продиктованными болью. Счастье редко будило во мне вдохновенье.

— Поэты почти всегда были несчастными…

— И это не случайно. Поэты вообще не рождаются случайно.

Слова Игоря Талькова как нельзя лучше подходили к случаю. Мы бы говорили еще и еще, и кто знает, к чему бы привел этот разговор, но тут колебания воздуха снова возвестили об открытии Радужного моста.

— Как ты думаешь, как обрадуется Фенфир, увидев нас вдвоем? — спросил я ее.

— Никак, — ответила Яна, — Он мне верит, и я ему тоже. Он лучше тебя.

Вот так вот круто.

— Кто бы сомневался, — ответил я невозмутимо, хотя, конечно, обиделся.

Между тем портал Радужного моста открылся и оттуда вышел вовсе не Фенфир, а сам Хеймдалл. Именно Хеймдалл, в полном своем божественном образе, и с Рогом. Мы с Гуллвейг узнали этот рог сразу.

— Значит Рог опять у тебя? — спросил я после стандартно-долгих приветствий.

— Не одному же тебе мечи доставать! — огрызнулась Яна, Хеймдалл же только усмехнулся.

— И сегодня он должен сослужить свою службу, — сказал он.

— Неужели, сегодня? — не выдержав, спросил я, хотя вопрос этот был уже явно риторическим.

Он кивнул, и приставил Рог к губам, и вострубил, как это он делал когда-то. Эти звуки отозвались страшными содроганиями земли. Во всех окнах стал зажигаться свет, и соседи стали выскакивать на улицу.

Несмотря на то, что у каждого из нас были родные, все мы остались до утра у Аленки. Теперь, когда все началось, мы должны были держаться вместе. И что хорошо, это понимали все. Жаль, что среди нас не было Кота. Но именно к нему все мы намеривались двинуть, как только Радужный мост предоставил бы нам эту возможность. Благо, ждать оставалось не долго.