Валерий Вотрин - Дукат

Весть об ужасной клятве распространилась по всему городу. Многие со страхом говорили о вчерашнем пире, а особенно страдал от расспросов любопытных мессер Убертино, каковой весьма неохотно отвечал на их расспросы и ссылался на то, что много выпил настоянного на пряностях вина из погребов мессера Ручеллаи и ничего не помнит. Ибо думал мессер Убертино, что в запальчивости совершил мессер Ручеллаи свою клятву и ныне так же сожалеет о ней, как сожалел о ней мессер Убертино. Но другие, бывшие на пиру, в противоположность означенному мессеру Убертино, охотно подтверждали эту новость, чем усиливали разносившиеся по городу слухи. Так-то вот флорентийские граждане, оторвавшись от дел, и гадали, чем кончится для мессера Джан Баттиста Ручеллаи громкая и горделивая его клятва.

И вскорости вышло так, что слег мессер Джан Баттиста, ибо многажды многие пиры стоили ему крепости тела, а крепость духа никак не помогла ему преодолеть недуг. Хоть был он мужчина видный и здоровый, стал он угасать так быстро, что вскорости совсем истаял и ослабел. И тогда, поняв, что наступила его пора, призвал он сыновей своих, Бернардо и Томмазо, и жену свою, монну Примаверу, и всех чад и домочадцев своих, и сказал им так:

«Вот я ухожу от вас и хочу исполнить свою клятву, данную мною тогда-то на моем пиру в присутствии высокочтимого синьора Убертино дельи Строцци, а равно остальных не менее высокочтимых синьоров, жителей нашего города. Итак, вложите в мою руку золотой дукат, а после впустите священника со святыми дарами».

Но стоящие у ложа его не шевельнулись, ибо были скованы страхом.

И еще раз сказал мессер Джан Баттиста:

«Вложите же в руку мою золотой дукат и ступайте себе с миром».

И тогда младший сын его, Томмазо, дал ему дукат, и мессер Ручеллаи крепко зажал его в кулаке. Потом вошел священник, и мессера Джан Баттиста соборовали. Он же во время церемонии лежал нем и недвижим, точно труп. И таким он оставался и после того, как восприял святые дары.

А как стал он умирать, то первой заметила это жена его, монна Примавера. Увидела она, что внезапно кулак мессера Джан Баттиста сжался, а сам он вдруг открыл глаза. И увидев это, монна Примавера лишилась чувств. И прибежали сыновья мессера Джан Баттиста, вышеупомянутые Бернардо и Томмазо, и увидели своего отца смотрящим на них. И тогда ужаснулись они, ибо поняли, что хоть он и умер, все же он жив, ибо дукат держит его на свете сем. И в том прозрели они губительный родителев произвол. Сжалившись, заплакали они над своим отцом, сатанинская гордыня коего мешает ему упокоиться с миром. И плакала с ними монна Примавера, жена мессера Ручеллаи, заклиная своего мужа выпустить из руки проклятый дукат. Мессер же Джан Баттиста не слышал ее, ибо был уже мертв. Но раскрытые глаза его смотрели на них, но губы его шевелились, хоть и не произносили ни единого слова, и продолжал он сжимать в своем кулаке проклятый дукат. Спаси нас Господи и помилуй! И все ужасались, видя это, и никого не осталось в городе, кто бы с трепетом не воспринял роковую весть о том, что и на смертном одре не желает гордый мессер Ручеллаи смирить свою гордыню.

Тогда пришел в дом Ручеллаи тот самый смиренный монах фра Каллимако, каковой монах присутствовал на вышепоименованном пиру, и молвил так:

«Воистину, страшна воля этого человека, и мы должны возносить хвалу Господу за то, что, когда мессер Джан Баттиста полон был жизненных сил, не внушил ему Господь мысль о завоевании тронов Милана, Неаполя, Феррары, да и всей Италии, ибо в том случае, если бы он завоевал их, то худшего тирана не увидели бы мы. Вот, не уходит он, ибо дал клятву, и не уйдет, пока вместе с дукатом не утянет с собою в геенну огненную весь наш Божий мир. Помолимся же, чтобы Господь не оставил ему сил на это, ибо ясно теперь, по чьему наущению действует мессер Ручеллаи, ведая, что творит».

Тогда старший сын мессера Джан Баттиста, Бернардо, выхватил меч свой и опустил его на руку своего отца, коей сжимал тот свой золотой дукат. Вскрикнули все, кто находился в комнате, но лезвие меча рассекло только ткань, но не тронуло руки мессера Ручеллаи, ибо была его рука словно каменная, и ни один клинок не смог бы отсечь ее, до того она закаменела. Пал тогда на колени Бернардо, горько раскаиваясь в своем поступке и говоря, что, должно быть, дьявол застил ему глаза, когда он поступил так-то со своим отцом. А фра Каллимако ответил:

«Едино слово Божье вырвет из рук еретика мессера Джан Баттиста Богом злокозненный дукат».