Валерий Вотрин - Плач об агнце в вертепе

Гончарная мастерская Павлиди располагалась на углу улицы, которая вела к рынку, и улицы, которая вела к базару. Каждый день к дому подъезжал грузовик и вываливал во дворе целый кузов глины, потребной для изготовления разных гончарных изделий. Куча лежала до темноты, а потом таинственным образом исчезала. Спрос на изделия Павлиди в последнее время сильно упал, ему приходилось сидеть без работы, и к расходу дворовой глины он явно руки своей не прикладывал. Поэтому оставалось непонятно, куда она в таком случае девается. Объяснения, правда, находились. К примеру, сосед Павлиди, ихтиолог Егоров, утверждал, что это не глина вовсе там во дворе, а чистой воды ил, элемент, водящийся в природе в изобилии, и ил этот с наступлением сумерек благодаря особой своей текучести и чувству воды (такой способностью обладает еще, как известно, рыба угорь) по многочисленным имеющимся во дворе канавам и канавкам утекает обратно в море, где служит кормом рыбам и разным там заврам, обитающим на морском дне с незапамятных времен. Однако было установлено, что сам Егоров ночами изготавливает из дворовой глины рыб и утром отпускает их в море, чтобы внести свою лепту в восстановление ущерба, наносимого в последние годы морской фауне нефтеналивными танкерами и прочими порождениями технологической цивилизации. Возможно, завров Егоров из дворовой глины тоже делал: уж больно споро она уходила. Впрочем, это было недоказуемо. «Хорошо, что ты не орнитолог, Егоров», — вздыхая, говорил Павлиди.

Ясельников вошел в мастерскую и поздоровался:

— Здравствуй, Темистоклес!

И сразу стало понятно, что явился не вовремя. В мастерской был день суда. Все вазы и кувшины, горшки и сосуды теснились в великом страхе и множестве на полу, на полках, на подоконниках, — небольшая комнатенка с гончарным кругом в центре, служившая также и лавкой, была загромождена. Три или четыре сосуда были уже сокрушены, и их жалкие черепки валялись у порога явно на посрамление и попрание. Ясельников понял, что творения в очередной раз прогневали чем-то своего творца. Павлиди не сидел на месте и часто отлучался в поисках заказа, пропадая иной раз вне дома по нескольку суток. И в его отсутствие сосуды начинали вести себя неугодно, творили мерзости, в их среде заводился разврат и разлад, и частенько по своем возвращении находил Павлиди некоторых достойных сброшенными со своих полок и разбившимися, в то время как недостойные торжествовали. Неоднократно приходилось ему с горечью признавать, что все от плохого спроса, остаток на складе, вовремя не распроданный, скоро начинает вести себя буйно, не принимая увещеваний. Посему взял себе Павлиди за обычай время от времени пасти свои сосуды железным жезлом, дабы на примере сокрушенных смирение не улетучивалось из остальных так быстро.

Но на этот раз горшки, похоже, ввели Павлиди в гораздо больший гнев. Это сразу чувствовалось. До прихода Ясельникова Павлиди говорил к ним, и лишь одно колено, которое ввело в грех остальные, оставалось демонстративно глухо к его словам. Это колено — целая полка больших толстостенных горшков — вызывало особую ярость Павлиди, так как в последнее время совсем не находило спроса, падало в цене и росло в численности. К тому же оно было прямо-таки рассадником вредных идей, неверия и поклонения идолам. За это оно должно было понести возмездие. И Павлиди, окончив говорить, поднял тяжелый железный шкворень и обрушил его на развратные горшки. «Довели», — с жалостью подумал Ясельников и остановил руку Павлиди, которую тот было занес, чтобы сокрушить другую полку. Павлиди повернул к нему гневное лицо.

— И не проси, — процедил он. — Не пожалеет око мое, и не помилую. И хотя бы они взывали в уши мои громким голосом — не услышу их!

— Неужели ты погубишь весь остаток сосудов своих? — мягко спросил Ясельников, продолжая удерживать его руку. — Ведь есть среди них и праведные.

Павлиди упрямо мотнул головой.

— Сказал тоже! Нечестие их весьма велико.

Но было заметно, что он задумался над словами Ясельникова.

— Не знаю даже… — проговорил он, наконец, поразмыслив. — Ну, если найдется разве пять… нет, один праведник среди них. — И он окинул сосуды таким испытующим взглядом, что те ощутимо под ним вострепетали.

Потряхивая жезлом, Павлиди принялся расхаживать по мастер-ской и оценивающе рассматривать сосуды. Судя по его недовольному виду, праведников среди них не находилось. Вдруг Павлиди остановился.

— Постой, — медленно проговорил он. — Я, кажется, знаю одного… Но если и там нет, — он вновь окинул полки гневным взором, — возвращусь и всех отправлю к егоровским рыбам!