Ольга Денисова - Учитель

Боярин сел на коня – Нечай так и не понял, почему тот вдруг решил уехать. Но гробовщика заметили раньше, и боярин развернул лошадь назад.

– Что делаете-то? Всем нам смерти хотите? – гробовщик говорил негромко, но мужики примолкли, и голос его прозвучал в полной тишине, под завывание ветра в верхушках дубов, отчего показался зловещим.

– Еще один… – Туча Ярославич сжал губы и покачал головой, – тоже в яму захотел?

– Нет-нет, – засуетился Афонька, и попытался прикрыть гробовщика узкими плечами, – это божий человек, не тронь его, боярин… Он сам не знает, что говорит.

И рядковские мужики, и дворовые переглядывались между собой, со страхом смотрели на гробовщика, и мрачно – на боярина.

– Правда, боярин, – сказал кто-то из рядковских, сжимающий в руках Богородицу, – оставь идола…

– Опять? – недобро усмехнулся Туча Ярославич, – завтра стрельцы приедут – и с вами разберутся тоже.

– Не трогай идола… – услышал Нечай за спиной, – гробовщик знает, что говорит.

– Туча Ярославич… – робко начал кто-то из дворовых, – ведь не знаем же, чем это обернется… Может, не надо? Пусть его стоит…

– Батюшка, ведь всех нас погубишь… – шепнул Кондрашка чуть не в ухо Нечаю.

– Так… – протянул боярин, оглядываясь по сторонам, – мятеж и смута?

– Не трогай истукана, Туча Ярославич, – жалобно попросил кто-то из дворовых, – кто ж знает? Всех ведь нас сожрут, как Фильку…

Боярин подъехал к Нечаю и, нагнувшись, приподнял его подбородок рукояткой плети. Нечай сглотнул вязкую, соленую слюну – его тошнило, а от движения глазами голова побежала кругом еще быстрей, спазмом сжимая желудок.

– Ну что? Добился, чего хотел? А? Добился?

Нечай ничего не сказал, голова качнулась, подбородок соскользнул с рукоятки и упал на грудь.

– Идола – в яму вместе с ним, – коротко велел Туча Ярославич, – завтра при стрельцах сожжем, заодно и доказательство им предъявим.

В яме пахнет землей и зверем. Нечай скукожился на деревянных ногах сброшенного вниз идола – боль грызет спину, словно между лопаток сидит крыса и рвет ее мелкими коготками, и кусает острыми, выгнутыми вперед зубами. Руками, стянутыми за спиной, он шевельнуть не может: если бы лечь по-другому, боль бы перестала так его изматывать.

Холод. В яме не такой мороз, как в лесу, и в дальнем ее углу стоит незамерзшая лужица воды, но пар идет изо рта, и сырость пропитывает тело насквозь. От холода и неподвижности ломит суставы, но дрожь уже прошла – Нечаю кажется, что и дыхание его постепенно остывает.

Правую лодыжку сжимает тяжелая, кривая колодка – не умеют дворовые Тучи Ярославича сделать ее как надо. Наверное, в первый раз…

День кончился – сквозь дверцу в потолке из бревен уже не пробивается свет. Но все так же подвывает метель, и доносятся еле слышное потрескивание огня – где-то недалеко горит костер.

Уснуть здесь, чтоб завтрашний день никогда не наступил. Уснуть и больше никогда не просыпаться, и вечно видеть сон о том июльском дне, когда он дошел до дома. А потом превратится в домового и вернуться к маме опять.

Мама, мамочка! Как же хочется домой!

Ветер плачет… Тонко, жалобно… Может, чей-то бесплотный дух ищет свой дом и не находит? Тычется в чужие окна, стучит в двери, надеется… А на дворе – ночь, и никто не впустит его погреться. А он бы свернулся калачиком вокруг теплой печки, переночевал, а утром, успокоенный, упорхнул незаметно в приоткрывшуюся дверь – лететь дальше, искать свой дом.

– Что ты лежишь? – стучит в голову чужой голос, – что ты ноешь и пускаешь сопли?

– Мне холодно, мне больно, я устал… – Нечай сопит и тихо всхлипывает.

– Устал валяться? Вставай! Ты сдохнешь в этой яме, даже если не уснешь! Вставай! Шевелись!

– Я не хочу… – Нечай глотает слюну.

– Вставай! Сейчас сюда явится расстрига и зарежет тебя, как бычка – во славу своего падшего ангела. Ты этого хочешь?

– У меня руки связаны…

– Вставай! Развязывай руки!

– Пусть лучше он меня зарежет! – Нечай чувствует злость на назойливый голос в голове.

– Поднимайся! Никто не знает, что будет завтра!

– Что ты хочешь? Чего тебе от меня надо! Кто ты такой, чтоб так со мной говорить? – Нечай едва не кричит от отчаянья, но вдруг понимает, что говорит с ним лежащий на земле идол, – вот уж никогда не думал, что буду сидеть в яме вместе с богом…

– Давай, – говорит голос снисходительно, будто усмехаясь в усы, – просыпайся. Хватит.

Нечай распахнул глаза – он на самом деле задремал. Темнота вовсе не казалась кромешной – над ним нависали земляные, полосатые стены: слой темной, испещренной корешками трав земли, ниже – светлый песок, а под ним – красная мокрая глина. Большая яма – чтоб зверю в ней было просторно. И потолок далеко, рукой не достать.