Константин Бояндин - Пламя заката

Она кивнула, отпустила его — иди за мной, говорила её походка, кивок, улыбка. И он пошёл. Вопросы возвращались в голову, но уже не вводили в панику. Надо подумать. Спокойно всё обдумать.

— Стой, — она остановила его на пороге спальни, ладошкой в грудь. — В мою комнату ты с этим не войдёшь, — и указала на обручальное кольцо. — Это у тебя что, маскировка, да? Вот глупый! Здесь же и так все знают!

Павел послушно снял кольцо, спрятал в карман. Только бы не потерять, подумал он невпопад.

— Вот так, умница! Хочешь ей позвонить, да? Или не нужно?

— К-кому позвонить?

— Машеньке, — Елена улыбнулась, без ехидства или ревности… весело улыбнулась. — Или тебя отпустили? Или неважно?

— Неважно, — ответил Павел немедленно. Его снова обхватили и поцеловали… снова в губы.

— Я знала, — она отпустила его. — Знала, что ты когда-нибудь решишься. Ты у меня умница! Ну, заходи!

— Куда?

Она рассмеялась.

— Ко мне, ко мне! Переодеваться будем! У тебя вид, будто с огорода приехал. В следующий раз захвати с собой грабли, вот тогда будет маскировка!

Павел никак не мог переступить порог.

— Ты же хотел видеть, как я переодеваюсь… — она понизила голос. — Да?

— Да, — ответил он мгновенно пересохшими губами и вошёл.

Он облизнул губы и потёр лоб, несколько раз. Та самая комната. Он видел её много раз. Где? В воображении. Видел каждую деталь её, каждую мелочь. Вот диван, он же кровать — старый, скрипучий, видавший виды, достался от прежних хозяев квартиры. Правая ножка подломлена, у дальнего левого угла матрас промят так, словно там слон топтался. Шкаф за диваном, платяной шкаф, на дверце его старинное, но целое и не слишком помутневшее зеркало. Но Павел не видел, ни разу не видел, как она раздевается. Видел её обнажённую — о да, видел, конечно, не раз. Но она всегда гасила свет и, торопливо сбросив халат или во что была одета, в углу, быстро пряталась под одеялом. А утром, если замечала, что Павел уже проснулся, просила отвернуться и не смотреть.

А сейчас…

Сейчас она подошла к зеркалу и посмотрела в глаза отражению Павла. Улыбнулась. Медленно расстегнула рубашку — никогда не видел её в майках, всегда рубашка, всегда старенькая, хотя и не ветхая, не дырявая — дыры в одежде в этом доме долго не живут. Их или штопают, или выбрасывают вместе с одеждой. Павел помотал головой, вот ведь лезет что в голову! Она расстегнула рубашку, верхнюю пуговицу, ещё одну, обнажая плечо, потом грудь… голова Павла начала кружиться. Настоящая! Она настоящая, это всё на самом деле! Елена расстегнула все пуговицы на рубашке и рукавах, медленно подняла руки над головой, завела за спину… рубашка упала к её ногам. Невообразимо, нестерпимо красива… Елена повернула голову, посмотрела Павлу в глаза, не переставая улыбаться. Что ты делаешь со мной… Лена, милая, невероятная и невозможная, что ты делаешь?

Джинсы. Дома она носит только штаны, а на улицу одевает их только, если идёт в гости. А так — юбки, платья. Поди найди сейчас девушку, которая любит носить платье! Лена расстегнула пуговку, чуть повернулась — худая, ещё немного, и можно звать тощей — и джинсы падают к ногам. Шаг, другой… в сторону Павла. Она резко присела, и встала уже совсем нагая. Павел и хотел закрыть глаза, и не мог. Елена подобрала с дивана халат, шагнула к Павлу.

Остановилась в шаге от него. Запах её волос, кожи… Немыслимо, немыслимо…

— Хочешь? — спросила она одними губами. И улыбнулась, рассмеялась, падая ему в объятия, и халат упал, свернулся обиженной кошкой у ног, и никому не было до него дела…

…Он помнил только, что долго не мог отпустить её, боялся, что отнимет руку — и растает Елена, пропадёт, сгинет навсегда, а сам Павел окажется дома, и Мария будет ворчать, и не замечать его присутствия, и…

— Паша, — оказалось, они оба уже одеты. У Елены нашлась и его одежда. Потрёпанные, но вполне приличные джинсы. И рубашка, тоже вполне приличная. И даже всё остальное нашлось, включая тапочки.

— Паша, — шепнула она на ухо. — Я не убегу! Правда-правда! Пусти, мне уже почти больно! — и поцеловала его в шею.

И снова вскипела кровь.

— Нет, — смеясь, она оттолкнула его. — Нет, не сейчас! Ты же есть захочешь? Пить захочешь? А кормить тебя нечем! Вставай, поможешь мне.

— С удовольствием! — он поднял её на руках. Елена снова рассмеялась. Невозможно… То же лицо, треугольное, те же короткие волосы, их запах… одуряющий запах осени. Кожа, и шрамы — на левом бедре и спине, выросла в деревне, а там топоры да вилы ошибок не прощают. Каждая родинка, каждая линия на коже — всё помнит, всё-всё, и найдёт с закрытыми глазами.