Макс Мах - Карл Ругер. Боец

Впрочем, ожидание его продлилось не долго. По-видимому, кто-то заранее был поставлен наблюдать за происходящим на тропе, потому что не прошло и пяти минут, как где-то в отдалении послышался низкий голос флорианского длинного рога, и сразу же затем стражники убрали с пути Карла свое слишком изысканное, чтобы быть боевым, оружие, приглашая его войти. Карл положил левую руку на эфес меча и сделал шаг вперед, и тут же широко распахнулись украшенные золотыми гербами Флоры створки ворот, и перед ним наконец открылся вид на опушку, превращенную специально для этого случая в тронный и пиршественный залы под открытым небом.

Обширное, поросшее коротко скошенной изумрудно-зеленой травой пространство ограничивалось все той же стеной из полотна, украшенной, впрочем, изнутри цветными узорчатыми шелками, венками из можжевельника и остролиста и гирляндами, сплетенными из живых цветов. Прямо напротив ворот, через которые входил теперь Карл, у противоположной стены, на золоченом деревянном подиуме, покрытом драгоценным мерванским ковром, под пышным балдахином из пурпурного, шитого золотом бархата были установлены два трона из слоновой кости. К их подножию вела широкая тропа, выложенная белыми мраморными плитами, первая из которых легла под ноги Карла сразу же, как только он пересек линию ворот. На ней Карл и остановился, повинуясь знаку капитана гвардии, ожидавшего его появления в нескольких шагах впереди. Кроме них двоих, сейчас здесь никого больше не было, хотя присутствие множества людей за тонкими ткаными стенами этого залитого ликующим солнечным светом «зала» было очевидно.

Карл сдержанно, насколько позволяли этикет и его собственная честь, огляделся. По обеим сторонам дорожки, в паре метров от нее, с большими промежутками между ними поставлены были резные позолоченные кресла, а справа, метрах в сорока от «тронного зала», – роскошно убранные и украшенные живыми цветами пиршественные столы, устроенные в виде буквы П и накрытые многоцветными скатертями.

Снова пропел рог, и из раскрывшихся на противоположной стороне «зала» ворот появились две дюжины вооруженных протазанами и алебардами гвардейцев, которые быстрым шагом проследовали к тронному возвышению и замерли там в ожидании своего повелителя. А в ворота уже входили слуги в ливреях, предводительствуемые двумя пышно одетыми гранд-мастерами двора и осанистым высоким мужчиной в золотой ливрее, являвшимся, если верить золотому гарджету на его груди, главным мажордомом принцепса. Последними появились и встали по обеим сторонам прохода два глашатая, каждый в сопровождении трубача с массивной серебряной трубой в руках.

Мажордом осмотрел поляну, по-видимому, в последний раз проверяя, все ли в порядке, и, подняв руку с белым платком, резко взмахнул ею, подавая сигнал к началу. Секунда, и над опушкой и рощей взметнулись пронзительные звуки церемониальных труб.

– Его Светлость, герцог Александр Корсага, – объявил правый глашатай в то мгновение, когда оборвалось торжественное пение труб.

– Ее Светлое Высочество, принцесса Алина Чара, – выкрикнул второй.

Вновь запели трубы, причем не только видимые Карлу, но и другие, скрытые за полотняными стенами, и в воротах показались одетый во все черное Людо и его жена, не молодая, но все еще красивая женщина в платье из золотой парчи, нестерпимо сверкавшем в ярких лучах солнца множеством украшавших его мелких бриллиантов и рубинов.

– Ее Светлое Высочество, принцесса Дебора Вольх, лада Гароссы и великая госпожа Таины и Квета!

Карл не удивился, увидев горделивую, «холодную» Дебору, появившуюся в «зале» в сопровождении оставшегося не поименованным флорианского военачальника, но вдруг ощутил, как сердце в его груди пропустило такт, и в то же мгновение завершилась наконец трудная работа его художественного чувства, и он понял, где совершил ошибку и почему картина настоящего и будущего, созданная его воображением, неверна. В сущности, намек содержался уже в слове «новый», мелькнувшем у него, как будто случайно, тогда, когда он думал о дорогах своей жизни, и нельзя сказать, чтобы Карл этого не ощутил. Просто тогда он был слишком занят своими умственными построениями, своей графической риторикой, чтобы обращать внимание на такие мелочи, как несоответствие формы и содержания. Однако интуиция обнаружила противоречие, и вот построенная уже композиция развалилась, как карточный домик. О нет, рисунок был неплох, он был почти идеален, но только почти.