Марина Ефиминюк: Берегиня Иансы

– Да не вычистите, – прошипел колдун, одаривая его почти злобным взором, – а накормите.

Мальчишка, чудом (видать, совсем недавно, по чьей-то невероятной оплошности) получивший новый высший сан со смертью последнего проповедника, совсем сконфузился, отбросил узду, будто ядовитую лесную змеюку, рядом стоявшему мужичку.

– Но мы думали, что брат Микола будет с тобой! – кинул он в спину Николаю.

– А кто ж сказал, что Миколы здесь нет. – Я ласково положила горячую руку на плечо бедолаге, совсем сбитому с толку: – Разве никто не предупреждал, что Микола – женщина?

– Женщина? – моргнул тот. – А как же ты его отпевать-то будешь, брат… сестра? Женщинам же нельзя у покойника… – осекся он.

– Он ведь уже не сможет узнать, кто именно читал молитвы, – хмыкнула я, дергая повод лошака.

– Н-н-н-не сможет? – переспросил мальчишка и испуганно оглянулся на свой приход, похожий на неразумное стадо.

– Ну так и я о том же. – Я шлепнула его по спине между лопатками в знак наивысшего расположения, так что тот выпучил глаза от боли и выгнулся дугой.

Медленно закрывались ворота, отрезая нас от внешнего мира.

Трапезная имела антураж примечательный: на одной стене в шахматном порядке висели в золотых оправах улыбающиеся иконы – явно творение местных умельцев, другую завешивали вышитые простыни, вроде как гобелены, усеянные бисером букв, которые складывались в цитаты из священного писания секты.

За длинный стол пустили лишь избранных. Всех тех, у кого солнце на груди расплывалось хотя бы шестью лучами. Братья со скорбным видом рассаживались соразмерно их сану, предварительно широко перекрестившись на иконостас. Мы с Савковым, не ведавшие об их традициях, смешались, боясь оплошать и выбрать чужое место. Подсказал сам мальчишка, указав на широкую низкую лавку напротив центра стола:

– Во славу солнца, братья, во славу солнца оскоромимся.

А потом случилась вторая неприятность, когда уж мы расслабились, не ожидая нового подвоха: неугомонный юноша, перекрестившись, предложил:

– Брат Цуцик, прочитайте нам молитву за упокой…

Савков поперхнулся:

– Я лучше прочитаю во аппетит. А сестра Микола уж потом отпоет кого и как следует.

Конечно, я понятия не имела, кого следует отпевать, и уж если бы знала, что пресловутые Микола да Цуцик ехали на похороны, три раза бы подумала, прежде чем их грабить.

Осталось только степенно кивнуть, рассматривая червоточинку на плохо обструганной столешнице. В трапезной установилась гнетущая тишина. Похоже, в женском обществе братья вкушали пищу впервые. Вокруг нас бесшумно, словно тени, кружили девицы в черных платках с перепуганными, красными от жары лицами. Вот уже на столе затеснились плошки с крошевом из копченой бараньей ноги, горьких огурцов, редиса и вонючего зеленого лука. Потом перед моим носом вырос кувшин с хлебным квасом да кусок ржаного каравая.

Из-за царящей духоты, особенно невыносимой в небольшой нагретой комнатке, от еды воротило, зато пить хотелось со страшной силой.

Мысли казались кисельными и густыми. Я выломала липкий хлебный мякиш, слепила кружок головы, кружок тельца, послюнявила, склеив их меж собой. Где же мне найти тебя, Авдеюшка? Где ж ты спрятался, сердечный?

– Что сестра Микола делает? – вдруг зашептал мальчишка Савкову.

Только тут я заметила, что никто из присутствующих не решался притронуться к пище, крутя деревянные ложки и поглядывая на меня в неясном ожидании, и только Николай без особых приглашений с удовольствием хлебал окрошку.

– Молится, брат. – Николай вытер бороду пятерней и шмыгнул носом от удовольствия. – Яро молится. Да ты кушай, брат, кушай.

– Кушайте, братья, во славу солнца. – Я не успела и подмигнуть, как те набросились на свои порции, будто неделю не жрали вовсе.

– Да-да… – Николай звучно цокнул языком, пытаясь выудить застрявшее между зубами мясоа. – Вот доедим, во славу солнца, и пойдем отпевать. Не переживай, брат, – ободрил он ошарашенного происходящим фарсом парнишку, – отпоем в лучших традициях, во славу солнца. Как, говоришь, имя твое?

– Так что ж, до вас депеша не дошла? – совсем расстроился тот. – Меня братом Варнавой зовут, я ж три дня как новый луч получил. Даже рясу не успели сшить, так и хожу в старой.

– В покойничьей, выходит? – уточнила я, усмехаясь, паренек густо покраснел и чуть кивнул, чувствуя себя распоследним ослом.

– Скажи-ка, Варнава, поговаривают, что у вас тут колдун живет, – обратилась я к нему.