Стивен Дональдсон - Проклятие лорда Фаула

Теперь он шел мимо здания суда, древние серые колонны которого, казалось, горделиво поддерживали ношу справедливости и законности, здания, в котором его (заочно, конечно) лишили семьи. Даже ступени парадной лестницы были отполированы до блеска, чтобы сделать менее заметными нужду и отчаяние тех, кто ходил по ней вверх и вниз в поисках справедливости. Дело было решено в пользу развода, поскольку ни один гуманный закон не мог заставить женщину жить в обществе такого человека, как он.

— Пролила ли ты хоть одну слезу? — прошептал он, взывая к памяти Джоан. — Что ты чувствовала? Решимость? Облегчение?

Кавинант подавил желание убежать отсюда куда-нибудь подальше.

Головы титанов с широко раскрытыми ртами, венчавшие колонны здания суда, казалось, переживали приступ дурноты и были готовы стошнить прямо на прохожих.

В городе, население которого составляло не более пяти тысяч человек, коммерческий район был не слишком велик. Кавинант перешел улицу напротив универсального магазина и сквозь стеклянную витрину успел заметить, как несколько девушек из колледжа примеряют дешевую бижутерию. Одна из них, прицениваясь, облокотилась на прилавок в весьма вызывающей позе, и горло Кавинанта непроизвольно сжалось. Он поймал себя на том, что оглядывает бедра и грудь девушек — то, что было доступно кому угодно, но только не ему. Он был импотентом. Распад нервных волокон затронул и эту функцию организма. Ему было отказано даже в семяизвержении: он мог возбуждать себя почти до безумия, но это ни к чему не приводило. Внезапно, словно удар грома, на него обрушились воспоминания о жене, почти затмив собой солнце, тротуар и идущих навстречу людей. Он увидел ее в одном из полупрозрачных пеньюаров, подаренном им, — все линии тела четко вырисовывались под тонкой тканью. Он внутренне застонал: Джоан! Как ты могла поступить так?! Неужели болезнь тела перевесила все остальное?

С силой обхватив себя руками за плечи, словно пытаясь задушить, он подавил воспоминания. Такие мысли были слабостью, которую он не мог себе позволить; необходимо было избавиться от них раз и навсегда.

«Надо ожесточиться, — думал он. — Это помогает выжить!»

По-видимому, жестокость была единственным, вкус к чему он был еще способен ощущать. К своему ужасу Томас вдруг заметил, что перестал двигаться. Он стоял посередине тротуара со сжатыми кулаками и трясущимися плечами. Он безжалостно заставил себя снова идти вперед. И тут же с кем-то столкнулся.

Грязная свинья!

Томас успел заметить что-то цвета охры: человек, на которого он налетел, был одет в грязный коричнево-красный макинтош. Но он не стал останавливаться для извинений. Вместо этого он ускорил шаг, чтобы не видеть выражения страха и отвращения на еще одном лице. Вскоре его шаги вновь обрели пустую механическую размеренность.

Теперь он шел мимо офиса электрической компании — именно она была последней причиной, заставившей его проделать этот путь ради оплаты телефонного счета. Два месяца назад он отправил по почте чек для электрической компании — сумма была ничтожной: он мало пользовался электроэнергией — и получил этот чек обратно. Более того, конверт даже не вскрывали. Прикрепленная к нему записка поясняла, что его счет кто-то анонимно оплатил по меньшей мере на год вперед.

В результате долгой внутренней борьбы он пришел к выводу, что если не станет сопротивляться такой тенденции, то скоро у него вообще не будет повода появляться среди себе подобных. Поэтому-то он и совершил сегодня эту двухмильную прогулку до города с целью лично оплатить свой телефонный счет, а также доказать всем, что он не позволит отобрать у себя право быть человеком. В ярости на свою отверженность, он искал способ, чтобы бросить вызов, защитить свои равные с другими смертными права.

«Лично, — думал он. — А что, если я опоздал? Если счет уже оплачен?

Тогда зачем я пришел сюда лично?»

Эта мысль повергла его сердце в трепет. Он быстро проделал процедуру ВНК и снова направил взгляд к вывеске телефонной компании, до которой оставалось полквартала. Продвигаясь вперед, готовый в любой момент подавить приступ страха, он вдруг осознал, что мысленно повторяет какой-то мотив в такт шагам. Вспомнились и слова:

Этот бессмысленный стишок назойливо вертелся в голове, подхалимски хихикая, и дурацкий мотив стучал в висках, как оскорбление, словно исполняемый на каком-то смычковом инструменте.