Евгений Адеев - Цена чести

Репейка украдкой поглядывал на своего спутника. Видел, как снял с пояса баклажку, морщась отхлебнул, повесил обратно. Какой все-таки богатырь, подумал дурачок. Не то, чтоб уж очень огромен — видал и побольше, — вон, Илья Муромец через весь проезжал, так издали подумали, что воз сена катят — но и Велигой в плечах широк, весь налит молодой силушкой, под рубахой перекатываются горы мышц. И в то же время гибкий, в движениях плавен и быстр, как истинный боец, потому как при такой мускулатуре такую точность и подвижность не наработать ни в кузне, ни за сохой, ни плотницким топором, а лишь непрестанными воинскими упражнениями.

— Велигоюшко… — позвал дурачок.

— Я за него. — отозвался витязь, не поворачивая головы.

— А отколь ты родом, коли не секрет? — спросил Репейка. — На киянина не больно-то похож…

«Да, — подумал Велигой, — с моей-то кривой рожей за местного при всем желании не сойду, и волосом черен, аки вороново крыло — таких тут не часто встретишь…»

— Из тиверцев я. — ответил Волчий Дух. — Из самых что ни на есть тиверистых.

— То-то я и смотрю, не иначе как с юга откуда-то, — кивнул Репейка. — А сюда как попал?

— А как все попадают, — пожал плечами Велигой. — Мы, тиверцы, давно уж в Новой Руси… Дед мой ходил с Олегом на Царьград, отец на заставе погиб, и сам я с шестнадцати весен в младшей дружине. Потом тоже застава, с печенегами бился — по башке получил, до сих пор в ушах звенит… Под Полоцком был, а там, видно, приглянулся кому… Сам не понял, как в Киеве очутился, в старшей дружине, а потом и при самом светлом князе Владимире оказался…

— При Владимире… — прошептал почтительно Репейка. — Вот так прямо сидишь в золотой палате, вино пьешь, а вокруг тебя… Илья Муромец, Добрыня, Казарин, Лешак — попов сын, Рагдай, Руслан, бояре именитые, гости заморские… сам светлый князь Владимир — Ясно Солнышко! Расскажи, Велигоюшко, каково это — в одной палате с князем мед пить? О чем люди на княжьих пирах говорят?

Велигой грустно улыбнулся.

— Поначалу страшновато было… Я ведь тоже не невесть какого знатного рода, к богатым пирам не привычен. А потом… втянулся. Да и ничего такого страшного нет, люди — они везде люди, и все, в общем-то, одинаковые. Да и князь, не поверишь, оказывается тоже человек!

— Да ну? — глаза дурачка распахнулись, как крепостные ворота.

— Родом клянусь! — подтвердил Велигой. — А что касаемо разговоров… да о чем везде люди говорят? О жизни, о бабах, о том где, что почем, златом да ратными подвигами хвалятся… Я этих историй наслушался — во, не лезет больше, потому как сам вот нахвалился, а теперь идем мы с тобой незнамо куда к какому-то зверю, что в норе живет. Разве что гости заморские историю расскажут, а иной раз такое брякнут, что все чуть не под стол падают со смеху.

— А что брякнут? — Репейка, похоже, если уж приставал с вопросами, так похуже настоящего репья цеплялся. — Что?

— Ну, — Волчий Дух задумчиво почесал затылок, пытаясь вспомнить хоть что-то смешное. — Давеча вот принимали посла с Риму, ну все как положено, грамоты там разные, толмач суетиться, потом за стол — угощайся, гость дорогой, чем Боги послали… Ну, послали ему Боги тогда лишнюю чашу вина, выдул ее и пошел нас уму-разуму учить. "Наши с вашими, — говорит, — одного роду-племени, у нас даже слова в языках общие корни имеют". Ну, князь светлый его и вопрошает, как так, мол? А тот ему и говорит: «Знаешь, монсиньор светлейший князь, откуда в русском языке слово „стибрить“, а?» Нет, говорит Владимир, по-моему, всегда было… А гость ему в ответ: «Ан нет, не всегда. Есть у нас река такая, Тибр называется. Так вот, было дело, ваши ушкуйники уперли там у нашего купца две баржи товару. С тех пор и пошло — стибрить, украсть то есть…»

— А князь что? — спросил Репейка.

— А что князь? Князь дивится, а воевода наш главный, Претич, репу почесал, покряхтел, поднялся, да и вопрошает гостя заморского: «А у вас, — говорит, — случаем, в городе Пиза, ничего не пропадало?»

Веси достигли к полудню. Жара к этому времени стала совсем невыносимой, с Велигоя пот лил в три ручья. С неудовольствием подумал, что хоть сам с юга, вроде бы должен быть привычен… ан нет. Здесь воздух суше, тверже чем в родных тиверских землях да и солнце тут, наверное, Боги повесили другое — жестокое, коварное… Репейка, казалось, жары не замечал вовсе — шел веселый и бодрый, улыбался во весь рот, что-то напевал.

Весь оказалась большой, богатой. Дорога превратилась в ухоженную улицу, добротные, чистые дома, иные в два поверха, двумя рядами выстроились по обе стороны. Плетни ровные, ухоженные, с непременными горшками на столбах. Народу на улице мало — хоть и привыкли к здешней чудной погоде, а все же вылезать без особой нужды под палящее с раскаленного неба солнце, похоже, не хотелось никому. Только стайки ребятни резвились во дворах — им-то что, жара — не жара, а детство раз в жизни, надо пользоваться…