Александр Прозоров - Кровь ворона

— Зачем ты меня прода-а-ал!!!

От непереносимой боли ведун проснулся, заметался по комнате, чудом нащупал засов, рванул, кинулся через зал к входной двери и, уже не в силах сдержать крика, скатился по ступеням на землю, подставив лицо небу…

— Кто ты, господин? Откуда? — Лица над ним плавали и качались, шевелили губами.

Олег застонал, попытался сесть, рассеянно водя руками перед собой.

— Гляньте, ухо проколото. Раб чей-то… Может, беглый?

— Я раб эмира Ургана! — отчаянно завопил ведун, пока крамольная мысль не заползла еще кому-то в голову. — Я раб эмира Ургана! Я послан к нему с важной вестью от старшей жены!

Он сел, тряхнул головой и заговорил тоном ниже.

— Кажется, я упал. Я споткнулся, да? Мне сказали, досточтимый эмир Урган, тысяцкий великого халифа, да продлит Аллах его жизнь на долгие годы, остановился здесь?

— Где твоя серьга? Ты пешком бежал? Где конь?

— Где моя серьга? — схватился за ухо Олег. — Она была серебряной! Где мой конь?

— Эмир отдыхает. — Хозяин караван-сарая снисходительно вздохнул. — Кажется, тебя ограбили, несчастный. Тебе не стоит тревожить хозяина до утра. Может, отдохнув, он будет более милостив.

— Он будет милостив, — окончательно поднялся на ноги ведун. — Когда он услышит мою весть, он простит мне всё… А где они? Где меня ограбили?

— За воротами, — ответил хозяин, жестом разгоняя сбежавшихся невольников и слуг. — Мы услышали шум и внесли тебя сюда.

— Да, за воротами, — словно вспоминая, потер виски Середин. — Где мой хозяин?

— Пойдем, я покажу…

Караван-сарайщик провел ведуна через зал, указал на седьмую дверь. У Олега екнуло в груди, когда он понял, что створка наполовину приоткрыта, — но хозяин остановился за несколько шагов и пустил его дальше одного. Видимо, не хотел попасться под горячую руку, если знатного гостя возмутит столь внезапное пробуждение.

Ведун скользнул в комнату, негромко провозгласил:

— Это я, милостивый господин! — И замолк, пытаясь отдышаться и одновременно ощупывая себя с головы до ног.

Босые ноги, штаны, голое тело. Слава великому Сварогу, породителю Вселенной, по одним штанам его узнать не могли. Только бы расследования по поводу грабежа никакого не затеяли… Олег откинулся на подушки, постепенно приходя в себя.

Получается, он обсчитался. Или чародей ошибся, называя срок обратного преображения. Теперь это уже неважно. Главное — успел он выскочить под луну или нет? На что сейчас похоже его лицо? Жалко, нет зеркала… А с караван-сарая придется завтра уходить. Сотворить с утра пораньше простенький морок тысяцкого, дабы каждый, кто заглянет, увидел, что тот спит, а самому уйти. Хозяин денег за скакунов еще не отдал — значит, беспокоиться насчет побега постояльца не станет.

Зато — уже завтра он может пойти к причалам, договориться о месте на ладье. И домой!!!

Выйдя из комнаты, Олег несколько раз низко поклонился мороку:

— Да, господин! Слушаю, господин! Благодарю, господин!

После чего притворил дверь и бодро затрусил к выходу. На плече у него висела пухлая чересседельная сумка — в нее пришлось запихать всю одежду. Под мышкой был коврик — в него Середин завернул саблю вместе с поясом. Хозяин караван-сарая встретил его недоуменным взглядом, но ведун расплылся в идиотской улыбке, всячески излучая восторг:

— Господин велел мне купить для себя золотую серьгу! И повелел нанять арбу для дальнего пути, с погонщиком. Где можно здесь нанять арбу?

— Ты с кем разговариваешь, раб? — У хозяина раздулись крылья носа, и Олег поспешно склонился в глубоком поклоне:

— Простите, господин. Виноват, господин. Только хозяину не говорите, господин…

— Еще посмотрим, — ответил караван-сарайщик. — Ступай через площадь, на той стороне всегда пустые повозки есть.

Не разгибаясь, Середин допятился до ворот, а затем вдоль забора зашагал прочь.

Поначалу он думал переодеться на одной из улочек, благо наружных окон в здешних городах нигде не делают. Но оказалось, что во всех проулках неизменно кто-то есть, и после получаса скитаний он сдался, ушел за ворота и утопал на несколько километров в пустыню, где его не могли разглядеть даже сторожа на городских стенах. Опустил сумки на землю, раскатал коврик, опоясался — без оружия он уже давно чувствовал себя куда дискомфортнее, нежели даже без штанов. Потом помолился прекрасной Маре — и уж тогда зачесал в затылке.

У него было два одеяния: «эмира» и Барсихана. Но ни тот, ни другой чересседельную сумку на плече носить не станут: слишком знатные. В таком виде он будет выглядеть подозрительно. Оставаться рабом — еще хуже. Никаких прав, никто и разговаривать не станет.