Дмитрий Володихин: Война обреченных

Раз, и нет Макара. Был да весь вышел. И мы молчим по нем.

Даже жрать не хочется. Никто готовить не стал, а я не стал никого заставлять.

Ближе к полночи мы спать наладились. Надо поспать. Завтра может все нынешнее пырялово по новой пойти.

Тут к нам тот самый шаман идет. Ведет бабу. Подводит.

– Куликов, эта будет у вас. Была старшая над… над… четыре. Теперь она будет в твоя четыре. Понимаем?

Н е русь, блин. Все наш язык корежит.

– Понимаем.

Шаман ушел.

– Я Валентин Куликов, твой новый командир. Назовись.

Девка не торопится. По всем ее движениям, по всей ее повадке видно – нравная. Высокая. Кудрявая. Назавтра, при нормальном свете, я еще увижу, что вся она белая, то есть кожа очень бледная, а волосы – рыжие.

– Ты Мосел, я тебя знаю. А я Настя. Ростовская. Земляков нет? Ну ладно. Здравствуйте, старички. Дайте пожрать.

Я разозлился. Какого хрена? Борзота неописуемая.

– Мослом ты меня будешь называть, Настя, когда я тебе разрешу. А пока я для тебя – господин капитан. В драке – просто капитан. Хочешь жрать – приготовь сама. Как раз очередь была того трупа, вместо которого тебя привели. Рябой, покажи ей, где харчи и где котелок.

– Дерьмо вы все. Баба к вам пришла, а вы…

– Заткнись.

Готовить она в ту ночь ничего не стала. И хорошо. Я потом понял, через трое суток, как хорошо, что она тогда не взялась, блин, готовить…

Легли мы. Караульных соседи наши поставили. До утра все тихо было.

За чуть до рассвета слышу, Живчик скулит. Громко, сволочь, скулит, спать не дает. Гляжу, скрючился, яйца свои оглаживает, и рожа разбита, из носа кровь хлещет. Глядит на меня, как псина, которой под зад сапогом дали.

Ну, блядь, началось, думаю.

На следующий день не нашли мы таинов в Великих Мхах. Ушли таины. Хорошо же.

Княжеская дружина вернулась. Ребята из Морского братства подошли из Хандака. Хорошие ребята, а при них еще баллисты на возах. Боеприпасы и жратву нам подвезли.

Мы зачистили Великие Мхи. Потом Проклятое поле зачистили – аж до самого вала, который таины вокруг Земляной язвы нарыли. Я сам не видел, нас позже на Каур привезли, но, говорят, эта погань, как из земли полезла, первым делом вал нарыла. Крепость, значит. Там, наверху, штандарты их стоят, флажки всякие, шлемы поблескивают, ровно бутылочное стекло или фольга. Ублюдки и падаль. Макара убили.

Теперь во всем Кауре у них только и осталось это колечко – вал вокруг Земляной язвы.

А в целом было тихо.

И стерва эта рыжая весь день молчала, не огрызалась, не ворчала, не отвечала ни на что. Просто забила на нас на всех. Будто нас и нет вовсе.

Вечером кашеварил Рябой. Мы выпили настоя Дым-ягоды за Макара. Спали как мертвые, снилась разная дрянь. Дым-ягода всегда так: сначала расслабит, как следует, а потом кошмары снятся.

Водки мне надо было. Хорошей чистой водочки.

Рань стояла сырая, холодно, ссать хочется, зуб болит. Я проснулся. Поссал прямо тут. Живчик зевает, жевло расхлябил.

– Эй, Мосел, я от нее не отстану.

– Мудак, она тебе яйца оторвет. Ты старая ветошь, а эта рыжая тебе вроде мясорубки. Хрякнешь пару раз и в тряпочку скрутишься.

– Мосел, я бабью породу знаю. Покудахтает-покудахтает, кура, и даст, как все дают. Вот у меня была одна цыпа три года назад… Такая цыпа молодая, с выкрутасами, а попка – ммэ!

Живчик, трепаный пердун, губешками такую непотребь сделал, меня чуть не стошнило. А он знай себе наяривает, он вообще побазлать любил.

– Ну вот. Я тебе скажу, бикса – ничтяк. И я так крутнусь – мимо, и вот так крутнусь – мимо… Тока задору набираюся с ней. И я, значит, тогда по-хитрому ее зацепил…

Тут Рябой рыло свое из моха вынул и, глаз не раскрывая, рявкнул:

– Заткнись, чмо, спать мешаешь!

– Я тихо, Рябой, я тихо…

И подползает Живчик ко мне. Говорит шепотком:

– В общем, увидишь, Мосел, я еще эту нашу рыжую наседочку наколю…

– И на хрена оно тебе сдалось, долбень?

– Ты с местными бабами спал?

– Спал. И хули?

– Они вареные. Как не живые. С ними – тоска-а…

Это он точно сказал. Местные – никуда. Баба не умеют это самое, мужики не умеют драть. Не народ – брос. Сплошной брос. Вялые какие-то, как высосанные.

Ничего я не сказал Живчику. Решил я наплевать на зуб и доспать, сколько там осталось. А он мне:

– Ты Мервет помнишь? Хорошее было дело. Сейчас хуже. Мне страшно, Мосел…

Двадцать дней назад мы сидели всей четверкой, еще с Макаром, в форте Мервет. Пришла банда таинов. Совсем маленькая, как горсть клопов. Тридцать восемь человек. Копья, топоры, пращи, три лука, одна магическая труба, но уже запользованная, только вони от нее, да пришкварить чуток может. Двести местных в форте сидели, а выходить побоялись. Вареные, точно. Тогда мы, всего нас четверо, вышли наружу и всю эту шваль перестреляли. Хорошее дело, да. Потом «клопов»-то побольше стало. Только болтать об этом смысла нет. Контракт есть контракт. Бабки идут. Время идет. И не хрен болтать.