Макс Фрай - Куда исчез Филимор? Тридцать восемь ответов на загадку сэра Артура Конан Дойля

Тогда я сел на диван и начал ждать. Долго ждал, но она не возвращалась. Я подумал, что зря я диван занимаю, может, ей это мешает вернуться. И пересел на ковер. Но она все равно не возвращалась. И я вдруг понял, что все. Что никогда ее больше не увижу. Наверное, я ее все-таки не любил, потому что мне не стало грустно, у меня только голова заболела. Сильно заболела, я принял таблетку, но она не помогла. Я еще одну принял и, наверное, еще несколько. Обычно я очень хорошо числа запоминаю, но тут почему-то не запомнил. А потом эти таблетки закончились, и я начал принимать какие-то другие, пока голова, наконец, не прошла.

* * *

Фукс вел машину по мокрой от недавнего дождя трассе, а его жена сидела рядом, сосредоточенно отгрызая кусок от круглого леденца, чтобы поскорее добраться до засахаренной вишенки.

- Ты что, не слышишь? - раздраженно повторил Фукс. - Я спросил, она уже знает?

- Не ори на меня, - спокойно ответила жена и критически оглядела леденец. - Ничего она не знает.

- Почему ты ей не сказала? Она же, наверное, с ума сходит. Не знает, куда он делся, почему не приходит?

Жена изумленно уставилась на него и рассмеялась.

- Она думает, что он свои матрицы пересчитывает, вот и все. А если я ей скажу, что его в реанимации откачивают после отравления черт знает какой хренью, - вот тогда она начнет с ума сходить, это точно.

- Ну что ты несешь, какие матрицы? Не говори о том, чего не понимаешь!

- Хорошо, не буду, - покорно отозвалась жена. И продолжила, медленно повышая голос: - Но тогда никто, слышишь, никто в этой чертовой машине не будет говорить о том, чего не понимает! Я не говорю о математике, а ты не говоришь о том, что чувствуют живые люди!

Фукс остановил машину на обочине и вышел, доставая из кармана сигареты.

- Подкурить тебе?

- Я же бросаю, - и она продемонстрировала ему обкусанный со всех сторон леденец.

Они уселись на капот, и Фукс закурил, краем глаза наблюдая за женой. Та несколько раз лизнула леденец, потом что-то пробормотала и не глядя, привычным движением вынула сигарету из его руки. Он открыл рот, чтобы напомнить ей о том, что она бросает курить, но тут же почувствовал на языке приторный вкус засахаренной вишни.

Жена хихикнула и придвинулась поближе.

- Ты мне другое скажи, - сказал Фукс, обнимая жену за плечи. - Я все понимаю. Ей стало плохо, пошла кровь. Она испугалась, что потеряет ребенка, вызвала "скорую" и потеряла сознание. Допустим. Но они же должны были мимо него два раза пройти. Один раз туда и второй - обратно. Не мог же он их не заметить, в самом деле?

Жена вздохнула, посмотрела на него с жалостью, выбросила сигарету и слезла с капота, отряхивая брюки. Потом еще раз вздохнула и сказала:

- Знаешь, я думаю, что тебе тоже пора бросать. Ничего хорошего в этих сигаретах, одна сплошная гадость.

С кем бы могла случиться эта история? Точнее, где - потому что место в данном случае задает героя, а заодно - и героиню, если она здесь вообще в самом деле появится.

Ну, например, пусть будет старый клуб. В девяностые он был дико модный, а потом захирел. И вот туда случайно попадает такой клубный персонаж, бывший рейвер и диджей, облысевший, с татуировками, растянутыми на постаревшей коже. Там, значит, как прежде, грохочет музыка, молодняк танцует, какие-то цветные дымы. Правда, дилеров нигде не видно, и герой, значит, идет к бару. И вот, сидя у стойки с бокалом чего-то там, он замечает на танцполе знакомый силуэт...

Цветные, подсвеченные тени на экране дымов - а мне кажется, я все время говорю с тобой.

Твои рыжие волосы чуть вспыхивают в луче прожектора - и твоя белая кожа окрашивается во все цвета радуги, словно в галлюцинозе.

Мне кажется, я зову тебя по имени: "Л иса, Л иса..." но на самом деле я не открываю рта. Впрочем, за музыкой все равно не слышно.

Твое имя всегда казалось мне дурным каламбуром. Рыжая маленькая Елизавета превращается в лисичку, в Лизу, в лису, в Л[и?]су. Когда Глеб представил нас, я сразу подумал - ты должна ненавидеть свое имя. Но ты только улыбнулась и протянула руку - белую, с просвечивающими ручейками вен.

Только потом я рассмотрел романтичные попилы на тыльной стороне. Только потом я губами узнал сухой вкус твоей кожи. Только потом ты созналась: да, ты всегда ненавидела свое имя.

Не, не годится. От iромантических попиловi меня стошнит раньше, чем я допишу рассказ. И к тому же, хочется сосредоточенности... интимности, что ли... танцпол слишком открытое место. И громкая музыка сбивает элегический настрой.