Макс Мах - Хозяйка Судьба

— Ну, что ж, — Карл встал с колен, на которых до сих пор стоял, рассматривая внушающий уважение механизм подъемника, и рассеянно оглядел пустое, скудно освещенное помещение. — Теперь мы, во всяком случае, знаем, как нам спуститься в ущелье.

Взгляд его, как будто сам по себе, остановился на противоположной стене. Казалось, в ней не было ничего необычного, но художественное чувство Карла встрепенулось, едва он пробежал глазами по уверенным строкам прочной каменной кладки, по всем этим невнятным для несведущего человека знакам и символам, составляющим послание, пришедшее к нему из глубины веков.

— Ты видишь? — спросил он через мгновение.

— Ты думаешь, там скрыт тайный ход? — судя по всему, прочесть оставленных Кершгеридом знаков Дебора не могла, но зато она уже вполне научилась понимать Карла с полуслова.

— Да, — кивнул он, продолжая изучать стену. — Но вход находится не здесь. Я думаю, он расположен выше.

— Выше? — в плотной тени, сгустившейся в дальнем углу зала, куда не достигал просачивающийся сквозь узкие бойницы солнечный свет, неожиданно возник огромный зверь, темный силуэт которого и сам, казалось, был всего лишь тенью или результатом игры воображения. Однако желтые, исполненные яростного внутреннего огня глаза с вертикально поставленными узкими зрачками могли принадлежать лишь живому — из плоти и крови — существу. Адат бросил на Карла полный особой звериной иронии взгляд «через плечо» и одним мощным, но грациозным движением прожал свое мощное тело сквозь незыблемую кладку стены.

Он был великолепен, этот зверь Деборы, и он был гораздо более человечен во многих своих проявлениях, чем иные люди, встреченные Карлом за долгие годы странствий по бесконечным дорогам ойкумены. И если столь любезные поэтам «звериные» эпитеты соблазнительны именно в силу своей очевидности и прозрачной до полного исчезновения символики, то и обратное могло быть вполне уместно, если бы не сила привычки и косность людского воображения. Однако Карл был свободен не только в выборе своих дорог, и адата он давно уже воспринимал, как одного из тех великолепных бойцов — вроде маршала Гавриеля, например — которые могли себе позволить быть добродушными и ироничными, просто потому что никого и ничего по-настоящему не боялись, даже смерти. Впрочем, проводив взглядом исчезнувшего за стеной зверя, Карл об этом даже не подумал, почти бессознательно нарисовав, однако, в своем воображении, образ высокого, сильного и гибкого мужчины, пожалуй, даже не мужчины в полном смысле этого слова, подразумевающем зрелость, а юноши с едва начавшей курчавиться на подбородке мягкой рыжеватой бородой. Но образ мелькнул и исчез, осев среди тысяч других образов где-то в бездонной глубине памяти Карла, а мысли его сейчас были совсем о другом, хотя косвенно и об этом тоже. Карл думал о Деборе, неожиданным образом ощущая в это мгновение невозможность и даже неуместность того, чтобы повернуться к стоящей за его плечом женщине. Впрочем, в своем воображении он видел ее так же отчетливо, как если бы все-таки обернулся к ней и обнаружил облаченной в торжествующее сияние солнечных лучей.

Она была прекрасна сейчас, но, с другой стороны, была ли она иной в любое из тех мгновений, которые, как скупец медяки, собирала душа Карла с того казавшегося теперь невероятно далеким дня, когда он впервые увидел ее на Чумном тракте? Однако правда и то, что Дебора изменилась. С тех пор, как принцесса Вольх, наконец, осознала себя такой, какой — на радость или беду — создали ее великие боги, и окончательно приняла свой особый Дар, являвшийся одновременно проклятием и благословением Высоких Небес, ее душа обрела удивительную цельность. А облик… что ж и медный сосуд покажется золотым, когда в нем пылает истинный огонь. Все так и было. Она изменилась. Ее красота обрела подлинные суть и смысл, но, изменившись, Дебора, сама того, очевидно, не подозревая, изменила и окружающий ее мир. Тень кошки — слабый голос ее второго Я, пытавшегося объяснить своей страдающей хозяйке, что происходит с ней на самом деле — эта тень покинула подлунный мир, и, по-видимому, навсегда. Но зато адат обрел плоть, и чем дальше, тем больше становился самостоятельным настолько, естественно, насколько он был способен, оставаясь неотъемлемой частью своего человека. Однако и связь их — женщины и ее зверя, первого и второго Я принцессы Вольх — не оставалась неизменной, развиваясь и изменяясь, обретая свой истинный, заложенный в нее богами смысл.