Феликс Разумовский: Аленький цветочек

Тогда как Ваня…

О-о, Ваня! Способный и на самурайское ледяное достоинство, и на неожиданную, а потому такую трогательную нежность…

Лев Поликарпович, веривший в силу логических аргументов, заходил с другой стороны. «Девочка моя, – начинал он проникновенно. – Я согласен, чисто животного обаяния твоему Скудину не занимать… – Папа щёлкал пальцами. – Орёл! Муж-чи-на! Могучий первобытный самец!.. Девочка, мы с тобой взрослые люди, я всё понимаю… Но ты подумай сама: это всего лишь сексуальное влечение. Надолго ли его хватит? Он же тебе не в Анталию съездить с ним предлагает, а – замуж!.. И вот схлынет ваша страсть, и окажется, что ничего больше не связывает…»

Маша яростно возражали. Но папа, как все родители, знал лучше.

«…И ещё развода не будет тебе давать, потому что в их ведомстве, насколько я знаю, разводы не поощряются…»

Подобными разговорами профессор Звягинцев добился вполне закономерного результата. После очередного свидания с «гестаповцем» дочь просто не вернулась домой. Утром Лев Поликарпович, чувствуя себя брошенным сиротой, впервые почти за десять лет потащился в «Гипертех» один. Дочь, приехавшая (как и следовало ожидать) с подполковником, показалась ему необыкновенно красивой и в точности похожей на покойную мать. Он хотел обнять своего ребёнка, прижать к сердцу и рассказать, до чего он ее любит – любит, как никакому Диме-Володе-Ване не снилось, жизнь за неё с радостью готов положить… – но вместо этого нахмурился и сказал совсем другое: «Сегодня-то явишься ночевать? Или теперь как?..» И Марина, уже шагнувшая было навстречу – крепко расцеловать любимого папу, – тоже остановилась и тихо ответила: «Мы с Ваней заявление в загс отнесли. А пока решили вместе пожить…»

«Решили, значит?!! – зацепило профессора. И понесло дальше уже неконтролируемо: – Ну и живи… как знаешь! Ладно, Марина! Вот помру – и не буду больше… на ногах у тебя повисать…»

Её любимый, любимый, единственный папа…

Чёрная гора – это так, громко сказано. Скорее сопка, крупная, лесистая, круто обрывающаяся в озеро отвесной скалой, которую сплошь покрывают тёмные коросты лишайников. Отсюда и название – Чёрная. Не Эверест, конечно, вроде все рядом, но подниматься – взопреешь, на крутых склонах сплошной бурелом, тут и там зловещие следы лавин, словно гигантской бритвой располосовавших тайгу. Красивое место, если смотреть издали, но вблизи неприветливое. Никто сюда особо и не стремится, кроме вездесущих туристов. Ещё геологи пару раз наезжали. Лопь тоже Чёрную гору не жалует, обходит стороной…

– Марьяна, а нам, похоже, повезло! – Скудин обогнул нагромождение вековых стволов, поваленных и обломанных, словно спички. Посмотрел себе под ноги, оглянулся на Машу.

Та отмахивалась от комаров, явно жалея, что не надела джинсы и брезентовую штормовку с капюшоном: здесь, где кровососам не мешало солнце и не отгонял свежий озёрный ветер, они жалили беспощадно.

– Ну и в чём наше везение?.. – жалобно спросила она.

– Лосиная тропа, – пояснил Иван. – Сохатые летом в горах от гнуса спасаются. Кстати, ты знаешь, что жалят и пьют кровушку только комарихи?.. Наш брат самец – существо нежное, деликатное… нектаром питается…

– Ага, – кивнула Маша. – А всё зло на свете, как известно, от баб. Так ведь можно и иначе повернуть. Мы, женщины, как обычно, жизнью рискуем за попытку размножиться, а вы, мужики… по цветочкам порхаете.

Иван развёл руками:

– Наше дело не рожать, сунул-вынул – и бежать…

Маша ткнула мужа в бок кулачком.

– Ой! – увернулся Иван.

Однако скоро, как по волшебству, полчища комарих исчезли, воздух посвежел, словно после грозы, сделался необычайно чистым, настоянным на озоне и хвое. Скудин знал, что делал, когда вёл сюда жену: на Чёрной горке было-таки что посмотреть. Если знать…

– Так. Где-то рядом должна быть лосиная лёжка… – Он остановился, придержал Машу за руку и продолжал таинственным шёпотом: – Если что, ты без паники… – Молодая женщина испуганно закивала. – Просто дорогу дай, он и уйдёт. Бывает, он проспит, подпустит чуть не вплотную, а потом шугается с перепугу. Всё равно не бойся. Сейчас они смирные. Вот осенью, когда у них гон…

Скудин не договорил. Послышался резкий треск сучьев, и через тропу в двух шагах от людей полутонным живым болидом сиганул матёрый, нагулявший жира сохатый.

– Мама!!! – Маша так рванула в противоположном направлении, что Иван, согнувшийся от хохота, не сразу поспел её перехватить.