Феликс Разумовский: Аленький цветочек

– Ура, на мины! – Оттягивая наслаждение, Иван не без труда разжал объятия и в облаке брызг напористо попёр в озеро. – За Родину! За Сталина…

Скажи кому у них в институте, что суровый замдиректора по режиму был способен дурачиться как мальчишка, – не поверили бы.

Они давно знали всю институтскую охрану в лицо, и охрана тоже знала учёных. Никаких формальностей, сплошное «Доброе утро, Веня-Вера-Алик-Марина Львовна, доброе утро, Лев Поликарпович!» И вдруг – дело было около года назад – в один прекрасный день, явившись на службу в родной «Гипертех», Маша с папой обнаружили на вахте совершенно незнакомые физиономии. И – происходивший по всем правилам шмон. «Новые режимщики! – сообразил папа, профессор Лев Поликарпович Звягинцев. – Вместо Засранцева! – Фамилия прежнего заместителя по режиму была Саранцев. – Значит, сняли-таки! Вконец проворовался небось…»

Трое вежливых новичков, по виду отпетые головорезы, усердно сличали сотрудников с фотопортретами на пропусках. Четвёртый такой же, только постарше, видимо главный, молча стоял поодаль, и у него был настороженный взгляд человека, вбирающего большой объём зрительной информации. Минуя турникет, Маша встретилась с ним глазами – и слегка вздрогнула, осознав, что испугалась бы этого человека, даже увидев по телевизору. Ничего себе новый заместитель директора!.. Этакая ходячая жуть: полных два метра пружинно-таранной физической мощи. Не в кабинетном кресле сидеть, а с ножом в зубах из окна прыгать. С четвёртого этажа. В качестве утренней зарядки… Только потом Маша сообразила, что почувствовала не просто испуг. От испуга в животе разбегается холод, и всё. Без одуряющих, точно шампанское, волн по позвоночнику… Но это после, а тогда она поспешно потупилась, и на уровне её глаз оказалась нашивка на груди серо-пятнистого комбинезона.

« Скудин», – гласили жёлтые буквы. «Паскудин», – шёпотом съязвил папа, когда они достаточно отдалились от проходной. Острая нелюбовь к госбезопасности у него была, как он сам говорил, генетическая. Ещё со времён отца, замученного НКВД. – Ох, пометёт новая метла…»

– Иду!.. – Сколов волосы хвостом, Маша храбро зашла в воду по пояс, с визгом присела – и торопливо, чтобы скорее согреться, поплыла неуклюжим, собственного изобретения стилем. С водной стихией она была не очень-то в ладах. Потому, может, и не жаловала свое настоящее имя – Марина, то бишь «морская». Только папе дозволялось её так называть, другим было нельзя. Ребята на службе извращались кто как умел: Маша, Машерочка, Мура, даже Матильда. Папа при этом морщился, точно от зубной боли. Но особенно травмировала его «Марьяна», придуманная Иваном.

А голоса матери Маша не слышала никогда. Та умерла родами, от неудачного кесарева.

Скудин между тем резвился вовсю, демонстрируя высший класс боевого плавания. Мастерски нырял, высовывался по пояс над поверхностью озера, резким рывком выскакивал высоко в воздух, словно ниндзя, запрыгивающий «способом молодого лобана» в лодку своего противника. Ключом вскипала вода, играли на солнце брызги, потом всё успокаивалось и затихало – надолго, так надолго, что Маше делалось страшно. Иван всякий раз отсутствовал раза в два дольше, чем теоретически полагается выдерживать под водой человеку, но всё же выныривал, как таинственное подводное чудище, троюродный брат Нэсси из шотландского озера, называвшегося воровским словом «лох»… Маше было не до забав. Она степенно проплыла разик вдоль берега, смешно отплёвываясь и задирая над водой подбородок. Выскочила на сушу и сразу принялась яростно вытираться. Натянула трусики, путаясь, залезла в платье… Снова закурила и блаженно устроилась на камушке. Господи, до чего ж хорошо!..

…Папа оказался прав. Новая метла действительно взялась мести совсем не как прежняя, подевавшаяся в одночасье неизвестно куда. Спустя время даже «генетический» ненавистник гэбистов был вынужден скрепя сердце признать: скудинские орлы были профессионалами. Не мозолили глаза, не лезли, как саранцевские, по делу и без дела во всякую бочку затычкой. Они присутствовали. Ненавязчиво и незаметно. Однако фотоаппарат, вмонтированный в оправу очков официального японского гостя (интеграция, знаете ли, сотрудничество, разрядка…), запеленговали сейчас же. Быстро мобилизовали из ближайшей лаборатории аппарат для рентгеновского просвечивания. Свинтили мешающие краны и всякие защитные крышечки… и уже в директорском кабинете, во время чаепития и прощальных поклонов, устроили японцу лёгкую внеочередную флюорографию. Сквозь деревянную стену. Секунд этак на пять. Никакого ущерба здоровью, но для микропленки – летально. «А не совсем идиот, – в первый раз сказал про Скудина папа. И тут же поправился – Конечно, для питекантропа…»