Грегори Магвайр - Ведьма - Жизнь и времена Западной колдуньи из страны Оз

Фрекс рассказал, как его младшая дочь стала герцогиней, а весной провозгласила независимость Манчурии.

— Да, да, это я уже слышала. Но как так получилось? Почему? Фрекс описал, как солдаты сожгли ферму, где собирались недовольные режимом Гудвина, как расположившиеся возле Драконовой чащи штурмовики после кутежа изнасиловали несколько местных девушек, как устроили бойню в Дальнеябловке, как повысили налоги на продажу зерна…

— Но последней каплей для Нессы стало осквернение деревенских церквей, которое совершили солдаты Гудвина.

— Странная капля, — сказала Эльфаба. — Разве Писание не учит нас, что любое место одинаково священно для молений — будь то хоть церковь, хоть угольная шахта.

— А, Писание… — Фрекс пожал плечами, эти тонкости были уже не для него. — В общем, Несса решительно осудила солдат и послала гневное письмо не кому-нибудь, а императору Гудвину, что само по себе было уже на грани измены. И представь, ее поступок стал искрой, из которой мгновенно вспыхнуло пламя. Вдруг вокруг Нессы появились единомышленники, и Кольвен залихорадило революцией. Как это было великолепно — казалось, будто Нессу с детства готовили возглавить восстание. Она обратилась к народу, к старостам окрестных и дальних деревень с просьбой поддержки и даже не затронула привычных для себя вопросов веры — весьма разумно, на мой взгляд. Ответ на ее обращение был ошеломительный. Все как один выступили за независимость.

Эльфаба с удивлением отметила про себя, что к старости отец стал прагматиком.

— Но как ты пробралась через пограничные патрули? — спросил Фрекс. — Говорят, там сейчас жарко.

— Да так, прошмыгнула, как черная птичка в ночи, — улыбнулась Эльфаба, взяв отца за руку, всю в старческих пятнах. — Вот только я не поняла, папа, зачем ты меня позвал. Что, по-твоему, я должна сделать?

— Я подумал, может, ты разделишь власть с сестрой? — сказал он с наивностью человека, чья семья давно распалась. — Я ведь хорошо тебя знаю, Фабала; вряд ли ты сильно изменилась за прошедшие годы. Ты умна и верна своим убеждениям. А Нессой руководит только вера, и если она оступится, поскользнется, то перечеркнет все хорошее, что сейчас создает. И тогда ей придется худо.

«Так ты хочешь сделать меня нянькой для сестры? Мне, значит, вечно быть на подхвате?» Хорошее настроение Эльфабы мигом улетучилось.

— И не только ей, — продолжал Фрекс, широким взмахом руки показав всю Манчурию. Лицо его погрустнело. Видимо, холодно отметила Эльфаба, все это время отец улыбался через силу. Плечи старика поникли. — Фермеры, целое поколение которых выросло под властью мошенника-диктатора, явно недооценивают опасность возмездия. Панци выведал из надежных источников, что запасы зерна в Изумрудном городе огромны. Гудвину незачем спешить с ответным ударом. А мы опьянены успехом: как же, самый бескровный переворот за всю историю страны! И Несса опьянена вместе со всеми. Ты — совсем другое дело. Ты всегда была холодной и рассудительной. Ты бы помогла ей подготовиться, стала бы для сестры поддержкой и опорой.

— Я только этим и занималась, папа. И в детстве, и в университете. Теперь, я слышала, Несса твердо стоит на собственных ногах.

— Это все мои башмачки. Я купил их когда-то у дряхлой старухи и украсил, как когда-то научил меня Черепашье Сердце. Я хотел, чтобы в них Несса чувствовала себя красивой, но и подумать не мог, что их кто-то заколдует. Нет, я не против, заколдовали и ладно. Но Несса теперь считает, что ей не нужна ничья помощь — ни чтобы вставать, ни чтобы управлять страной. Она совсем перестала меня слушать. Мне даже кажется, что эти башмачки опасны.

— Почему ты не подарил их мне? — прошептала Эльфаба.

— Зачем они тебе? У тебя было свое оружие: твой голос, твое упрямство, даже твоя жестокость.

— Жестокость? — вскричала она.

— Ода, вдетстветы была сущим дьяволенком. Сейчас это, конечно, не важно — люди меняются, — но тогда тебя страшно было подпускать к другим детям. Ты успокоилась лишь тогда, когда мы начали путешествовать и тебе пришлось нести малютку Нессу. Она тебя угомонила, скажи ей спасибо. Нессароза с детства была настоящей святой и очаровывала всех, даже тебя, своей беззащитностью. Ты-то, конечно, забыла.

Эльфаба действительно забыла и не хотела вспоминать. Даже мысль о том, что ее считали жестокой, уже забывалась. Она копалась в себе, выискивая любовь к отцу, несмотря на то, что он опять пытался сделать ее прислугой для младшей дочери, и остановилась на его заботе о манчиках. Вечный пастырь, пекущийся о своей пастве. Что ж, хотя бы за эту преданность народу его можно любить.