Маргит Сандему - Немые вопли

Эллен посмотрела на Натаниеля, чтобы понять, какую из этих версий он считает правильной. Но лицо его было непроницаемым. Было видно, что эта история произвела на него тягостное впечатление. Впрочем, не только на него.

— Но Берит схватили, — продолжал рассказчик. — Ее приговорили к смертной казни путем отсечения головы, и голова ее была выставлена на длинном шесте у дороги. Это было сделано для того, чтобы другим было неповадно совершать такие преступления.

Голова ее торчала возле Моэна, который со временем был переименован в Стеглемоэн. Ее длинные черные волосы развевались на ветру. Особенно страшно было проезжать по дороге ночью, когда слышался шелест волос.

Голова торчала на шесте долгие-долгие годы. От былой красоты Берит не осталось и следа. Но в конце концов голова упала на землю.

Поблизости жил старик, который сжалился над усопшей и зарыл голову у обочины дороги. Но сколько бы он ни пытался зарывать ее, она все равно выходила на поверхность. И череп с пустыми глазницами, лежащий на обочине, до смерти пугал всех, кто проезжал мимо. Словно она хотела что-то сказать после своей смерти.

— Да, — тихо произнесла Эллен, — так оно и было.

— Она так и не обрела покоя, — сказал крестьянин.

— Да, — ответил Натаниель. — Но теперь она успокоилась. Теперь успокоились все: она сама, ее муж и ее любовник. Теперь вокруг нее царит тишина.

Крестьянин неуверенно кивнул, не зная точно, как ему понимать все это.

— Мой друг кое-что смыслит в таких вещах, — пояснила Эллен.

— Ну, разве что так!

В лесу было совершенно тихо. Внизу виднелась деревня, в стороне возвышались мрачные, темно-зеленые холмы. На самом дне долины поблескивала, словно расплавленное олово, речка Берна. Эллен отвернулась.

Крестьянин с достоинством поднялся, и Натаниель поблагодарил его за рассказ. Эллен не проронила ни слова. Она была в замешательстве. Она была просто шокирована этим рассказом о преступлении, оказавшемся более тяжким, чем она думала. Она чувствовала себя просто больной.

— Любовь не всегда бывает прекрасной, — философски произнес крестьянин.

— Да, — согласился Натаниель. — У любви много сторон.

— Сама по себе казнь — отвратительное мероприятие. Это плохо действует на тех, кто является ее свидетелем.

— Могу себе представить, — сказал Натаниель. — Все вдруг становятся праведниками.

Крестьянин удивленно посмотрел на него.

— Именно так оно и было! — сказал он. — Просто удивительно, как много сразу появилось «добрых граждан»! Добродетельные и непримиримые, они уносили с собой сувениры и…

Эллен отошла в сторону.

Натаниель нагнал ее, и они вместе пошли к шоссе.

— Теперь у меня нет необходимости навещать того человека, — сказал Натаниель. — И это хорошо, потому что он меня и не ждет.

Она рассеянно кивнула.

— Я вижу, что тебе плохо, Эллен, — тихо сказал он. — Но… Ты умеешь водить машину?

— Во всяком случае, права у меня есть.

— Это хорошо. Мне хотелось бы, чтобы ты сидела за рулем, пока мы будем ехать домой.

Она заметила, что он дрожит, как в лихорадке.

— Понимаю, — мягко произнесла она. — Я с удовольствием сяду за руль, если ты осмелишься ехать со мной. Это пустяки по сравнению с тем, что мы пережили этой ночью.

— Согласен, — ответил Натаниель.

Опытным шофером Эллен не была. Водительские права она получила недавно и ездила мало. Поэтому теперь ей с трудом давался каждый пройденный километр.

Натаниель ничем не мог ей помочь. Он сидел, закрыв ладонями лицо, пытаясь придти в себя после напряжения, испытанного им в лесу.

Когда машина рывком затормозила, он убрал руки с лица и понял, что она испытывает большие трудности на оживленной трассе Гола.

— Теперь ты умеешь водить машину, — с деланным спокойствием произнес он, хотя голос его был по-прежнему сдавленным.

— Я давно уже умею водить машину, — пробормотала Эллен. — Но я не знаю, как переключать скорости на твоем автомобиле. А, вот теперь понятно! Трогаемся в путь!

«Прыгаем, а не трогаемся», — подумал Натаниель, но ничего не сказал. Ему не хотелось лишать ее того минимального покоя, который она, наконец, обрела.

Через некоторое время Эллен упрямо произнесла:

— Я совершенно убеждена в том, что это преступление было зверским и абсолютно непростительным. И все-таки я чувствую отвращение к праведникам.

— Да, — ответил Натаниель. — Ведь она знала, что совершает преступление. Тогда как все остальные считали себя безупречными по отношению к осужденной. Я всегда ненавидел гордившихся собой праведников.