Маргит Сандему - Ненасытность

Пытаясь подавить в себе панические настроения, он продолжал:

— Думаю, тебе лучше спать в спальне, я же устроюсь на диване… Да, ты же понимаешь, тебе потребуется время, чтобы оправиться от перенесенной болезни.

Она не отвечала, поэтому он посмотрел на нее. Она стояла, опустив глаза, с красными пятнами на щеках. Деревенская невинность, именно такой она была!

Кристоффер почувствовал нежное сочувствие к ней. Для нее ситуация была ничуть не легче, скорее, хуже.

Он подошел и обнял ее. Она не противилась этому, но он заметил, что она осторожно пытается отстраниться от него.

Внезапно он понял, что нужно делать. Он ведь был врачом, а она вряд ли знала много о супружеской жизни.

— Давай сядем на диван, Марит, нам нужно поговорить!

Это прозвучало совершенно безнадежно! Они только и делали, что говорили!

Она дала ему усадить себя на диван, и он по-прежнему по-отечески обнимал ее за плечи.

Немного помолчав, Кристоффер начал, ощущая рядом с собой биение ее сердца.

— Марит, ты ведь раньше никогда не имела близости с мужчиной, не так ли?

Пульс ее немедленно участился.

— Близости? — удивленно произнесла она. — Ты имеешь в виду, находиться рядом с кем-то?

— Нет, я имею в виду, любить кого-то. Ты никогда не лежала в объятиях мужчины?

Господи, как трудно было ему говорить о таких вещах! Но не мог же он употреблять медицинские термины, вроде соития и тому подобного… Казалось, она поняла: она стыдливо опустила голову.

— Нет… — прошептала она.

Рука Кристоффера по-прежнему лежала на ее плече, большим пальцем он гладил ее по щеке.

— Ты ведь знаешь, в чем состоят супружеские отношения…

—Да.

— И тебе, конечно, известно, что от этого могут быть дети. А этого с тобой быть не должно — пока. Ты слишком слабая после столь продолжительной болезни.

Она сделала еле заметное протестующее движение, словно желая этим сказать: «Но я же чувствую себя сильной».

Стиснув зубы, он продолжал:

— Я не могу пока позволить себе прикасаться к тебе, Марит. Это может иметь плохие последствия. Не использовать ли нам эти две недели на то, чтобы получше узнать друг друга? Потом мы покинем Лиллехаммер, а там будет видно, как быть с тобой.

Она молча кивнула, не поднимая головы. Вся ее поза говорила ему, что его слова ей неприятны. Но ведь не могла же она подумать, что он… Нет, он понял, в чем его упущение. Несмотря на мягкое звучание голоса, слова его были слишком рассудочными.

Медленно, если не сказать, неохотно, и уж точно без всякой страсти, он взял ее за подбородок и посмотрел ей в глаза. Эти красивые, печальные, беззащитные глаза всегда взывали к его лучшим чувствам.

И ему удалось придать своему взгляду выражение любви.

— Я хочу дождаться того дня, когда ты по-настоящему окрепнешь.

Он вовсе не ждал этого дня, он боялся этого. Хотя, без сомнения, она нравилась ему.

Если бы только симпатия могла соединять людей! Но это было не так.

Марит явно доверяла ему. Она улыбалась ему своей робкой улыбкой, заставлявшей ее глаза светиться изнутри, она даже попробовала слегка придвинуться к нему. Кристоффер покрепче обнял ее и стал смотреть через окно на внезапный и неожиданный снегопад.

«Вот теперь я должен поцеловать ее, — подумал он. — Но я не осмеливаюсь. А ведь я мог обмениваться такими жаркими и далеко не невинными поцелуями с Лизой-Меретой! Почему же тогда я не могу поцеловать эту милую и добросердечную женщину, которая может дать мне куда больше? Как у нас все сложится? Очень многие люди женятся по расчету, без любви, и такие браки бывают счастливыми. Но Люди Льда всегда следовали своим чувствам, своим страстям и желаниям. Иногда они поступают глупо и необдуманно, как я с Лизой-Меретой. К счастью, я вовремя от нее отделался. Но плохо то, что я еще не нашел ту, которая мне подходит.

Бедная Марит! Моя легко ранимая женушка!»

Четырнадцать дней наконец-то прошли. У Кристоффера было много дел в больнице, а Марит пыталась привыкнуть к удобствам городской жизни. Ему пришлось научить ее мыть после еды посуду, а не просто дочиста вылизывать свою тарелку, объяснить, что делать с мусором — а не выбрасывать его за окно, потому что там улица, а не скотный двор, где куры и свиньи подберут все отбросы. Она не знала, что такое утюг, в Свельтене они использовали плоский камень, если вообще им приходилось что-то гладить, мыло она впервые увидела только в больнице, зато печь хлеб она умела, хотя и без дрожжей, и ему пришлось показать ей это тоже. Ей очень понравилась его современная печка, но сначала она клала слишком много дров.