Маргит Сандему - Зубы дракона

— Так тогда я тем более могу взять ее, не так ли, отец? На память?

— Не знаю, сынок. Она была такой тяжелой и мертвой. Мертвее, чем был бы обычный окаменевший корень. Я думаю, в ней по-прежнему есть волшебная сила. Только я не пойму ее, не пойму, что это значит. Сёльве, неужели мы и правда решимся?..

— А может, она просто отдыхает здесь, в Шенэсе, пока все так тихо и спокойно, — усердно возразил Сёльве, перескакивая через слова. Он не должен был лишиться мандрагоры сейчас, когда она уже почти принадлежала ему, ему не надо было говорить, что она мертва. — Может быть, она снова вернется к жизни, как только я окажусь в опасности?

— Я не знаю, Сёльве, я не знаю.

Даниэля забавляло неистовство сына. Конечно, и для него в этом возрасте мандрагора была занимательной штукой, но она не предназначалась для игр.

— Пожалуйста, отец!

Дети Даниэля хорошо овладели искусством обводить его вокруг пальца. Он женился очень поздно, на этом настояла, собственно говоря, его семья. Он выбрал даму из приличного рода, тоже немолодых лет. Брак начинался как классическое предприятие по расчету. Но с годами в супругах росло уважение друг к другу, они никогда не ссорились и проявляли взаимную заботу и корректность. Это был не самый плохой брак, хотя признаки нежности ограничивались в основном любезными улыбками и рассеянными похлопываниями по плечу или руке.

Дети зажгли в Даниэле чувство нежности, о существовании которой в себе он и не подозревал. Ради них он был готов на все, такие они были красивые и одаренные. Это изумляло его, ведь он никогда не надеялся иметь таких детей. Но дело было не в этом, он подозревал, что любил бы их точно также, родись они с какими-то изъянами, его любовь могла бы даже быть еще сильнее. И все же его не переставало удивлять, какие у него получились замечательные дети, и он был безмерно счастлив быть их отцом.

Разумный отец давно бы уже грохнул кулаком по столу, если бы завязалась дискуссия подобно утренней, и сказал бы: «Хватит с меня, Сёльве получит эту усадьбу, а Ингела — Гростенсхольм». Или наоборот. В любом случае детям бы не было позволено возражать и протестовать. Но Даниэль относился к своим детям по другому. Быть может, он просто преклонялся перед этими удивительными созданиями от его собственной плоти?

Поэтому он только глубоко вздохнул и посмотрел на Сёльве с доброй улыбкой.

— Да, мой мальчик, теперь все ясно. Ты можешь одолжить ее. Я думаю, что, служа доброму делу, мандрагора не может повредить тебе!

Сёльве глубоко выдохнул.

Мандрагора была его!

В 1770 году, в тот же год, когда Элизабет Паладин из рода Людей Льда нашла своего Вемунда Тарка и вышла за него замуж, Сёльве Линд из рода Людей Льда отправился в Вену. Юхан Габриэль Оксенштерн уехал раньше и уже написал Сёльве, что нашел для него прекрасную работу в одной из городских канцелярий. Одновременно он нашел другую комнату.

И вот они встретились в габсбургской столице, два юноши, у которых было слишком мало денег на приличную жизнь. Юхану Габриэлю было тогда двадцать, Сёльве уже исполнился двадцать один.

Но настроение у них было отличное. Юхан Габриэль нашел себе новый и столь же недоступный объект воздыханий, а Сёльве…

У Сёльве была мандрагора, которую никто не видел.

Только одно омрачало его счастье.

Мандрагора, казалось, была к нему совершенно безразлична.

Но хорошо хоть то, что и враждебности она не выказывала, Сёльве, который все лучше понимал явления вне обычного мира, уверенно чувствовал, что мандрагора просто ждет своего времени.

Она ждет чего-то.

Но чего? Этого Сёльве понять не мог.

Долгими часами просиживал он, держа перед собой мандрагору и разглядывая ее «лицо», образуемое расплывчатыми, полустершимися линиями на «голове» корня. «Руки» и «ноги» спускались по его руке, а концы корешков, которые могли бы быть пальцами ног, щекотали запястья. Но в мандрагоре не было заметно никакого движения. Он пытался говорить с ней, пробовал повелевать ей, чтобы мандрагора творила для него чудеса.

Но мандрагора оставалась безмолвной.

Вена была культурным центром Европы. Там жил Гайдн, там жил старина Глюк, которого Сёльве считал скучным, вернее, — его музыку, ведь он никогда не встречал великого композитора лично. А еще там жил друг Гайдна, четырнадцатилетний вундеркинд по имени Вольфганг Амадей Моцарт. Сёльве однажды побывал вместе с Юханом Габриэлем на его концерте, который произвел на него большое впечатление. Он видел самого себя в центре всеобщего внимания, играющего удивительную мелодию. «Вот чего он когда-нибудь добьется, — подумал Сёльве. — Славы и власти…»