Олег Фомин - Неостывшее сердце

Девочка беспокойно что-то пробормотала во сне. Рука отца дрогнула и выронила оружие. Он нагнулся к ребёнку всем своим огромным туловищем как можно ближе, едва не коснувшись колючей шерстью. С глаз его осыпались самые горькие слёзы, которые он когда-либо проливал от земных мук. Исчезли снега, исчезли леса, пропала ночь с луною, расплылась где-то дьявольски негодующая волчица и забылись оборотни, мчавшиеся сюда во всю прыть. Эти вселенские мгновения были ниспосланы лишь им двоим – отцу и дочери…

Как это было прекрасно!

Малютка спала так тихо, что не слышалось её дыхания. Солнечная кожа желанной ныне болью согревала оборотня своим светом и рисовала на снегу проталину вокруг корзины всё шире и шире… И все это – её разум, мудрый и сильный. Это он сиял. Он сохранил чистоту, сохранил свою истину, несмотря на чёрную ложь, которую орали ветра и шептали холода, которой гремели городские руины и гаркались люди-звери. Она со всеми её глашатаями – сон. Настоящий мир девочка видела сейчас – с закрытыми глазками.

Где-то там колосились, шуршали зелёные травы, играя неспешно тонкими тенями, и цветы среди них пылали цветами ярко и жарко, сея везде сладостный запах. Кристальная вода резвилась в речках и покоилась в озёрах. Песни птиц и хвосты зверят весело мелькали туда-сюда по лугам и деревьям… Люди в свободных, красивых нарядах ходили вдоль ровных тропинок, внимая счастье… Облака – пенные острова, пышные бутоны – парили в лазурной вышине, то и дело причаливая к земле, дабы взять кого-нибудь с собой в небесное плавание… А солнце сияло радостью по имени жизнь, не уставая дарить её своим детям…

Отец прикрыл шейку дочери одеялом и трепетно прислонился губами к лепестку тюльпана – нежной девичьей щеке. Любовь, которая была в отце и не давала ему превратиться в чудовище, стекла на её кожу последними слезами. Один поцелуй – и всё доброе и лучезарное, что ещё теплилось в нём, он отдал маленькой царице и её далёкому миру, чтобы оставить себе только тьму и мерзость…

Всё это длилось несколько секунд.

Оборотень подобрал ствол и отпрянул от корзины, вскочив на ноги. Злость легла шрамами на его лицо. На девочку он старался не смотреть.

– Вперёд! Пошла!!! – рявкнул он волчице, отходя назад, к холмам. Белая зверюга напоследок резанула оборотня двойным лезвием своего взгляда и, прикусив верёвку, потянула корзину в лес…

Человек-волк отвернулся и взбежал на заснеженное взгорье, попутно вынимая гильзы из обреза и заряжая его оставшейся парой патронов.

Волчье острие летело к одному в поле воину, чтобы своей силой тысячекратно пропороть его насквозь. Под лапами-мельницами разбивались сугробы, становясь густым туманом. Спины оборотней бугрились, закипали чёрной лавой. Их пасти калили воздух лаем, точно драконы – огнём, но не паровали на морозе. Дыхание чудовищ было холодным, как и плоть с кровью… Стразовые глаза мерцали в ночи длинным ожерельем, которое вот-вот сдавит петлёй…

И вдруг – взрыв! Дикость, ярость, голод, жажда – всё взмыло в небо столпом цунами и согнулось когтем над холмами: на руках у человека-волка оборотни увидели свет. Девчонка! Вот оно, гнусное создание, которое они так мечтали убить, ради смерти которого стая пожертвовала столькими ресурсами! Нет, теперь, когда цель так близко, даже страх перед её сиянием – ничто! Они разорвут её! Уже скоро!.. Сейчас!.. Остались каких-то полсотни метров!..

«Давайте, бегите сюда, сволочи! Все бегите! Ну, вы же этого хотели!» – мысли кричали в пока ещё разуме человека-волка. Он мчался по верхушкам курганов, удаляясь от того места, где распрощался с дочерью. В ладони он сжимал фонарик, работающий на полной мощности, и направлял электрический луч в морды оборотней, проглотивших наживку. Твари были пущены по фальшивому следу. Тяжёлая стрела искривилась, догоняя иллюзию.

Человек-волк временами оглядывался. Только ему ещё было доступно различить у горизонта, над верхушками мёртвых деревьев, тающую вуаль настоящего солнечного света.

«Она там…»

Когда в очередной раз он посмотрел в ту сторону, призрачное сияние уже исчезло…

И он понял: пора!

Человек-волк прекратил бег и развернулся к бурлящему оползню. Дождавшись первого монстра, который бросил на него свою тушу в прыжке, он с ощущением всевластного демона разнёс, как тыкву, голову этого щенка из обоих стволов. Опьяняющая зверя кровь плеснула на лицо, в ноздри, и ущипнула, куснула внезапно за кожу, за сердце, за подкорку мозга так ласково, шаловливо, возбуждающе, словно горячая, упругая, ароматная красавица в час любви. Как же это было приятно!